На кухне пахло пережаренным луком и чуть подгоревшей гречкой. Часы на стене показывали без пятнадцати девять, телевизор из комнаты бубнил вечерние новости, а Полина сидела за столом и мешала ложкой в кружке чай, который так и не собиралась пить. Она смотрела на мутный кругляшок лимона, который плавал сверху, и думала, что всё в её жизни какое-то точно такое же: кисло-горькое, ни горячее, ни холодное.
Алексей, её муж, расположился на диване в комнате. Звук телевизора был выставлен так, будто он хотел, чтобы слышали соседи сверху и снизу. Его брат Андрей должен был приехать вечером, и Полина уже знала, что разговор опять сведётся к деньгам. Всегда — к деньгам.
Из спальни раздался кашель. Мать Полины, Зоя Павловна, переехала к ним пару месяцев назад — после больницы. Полина настояла, что одной ей в старой квартире будет тяжело, а Алексей тогда промолчал. Согласился не словами, а тем, что не стал спорить. А теперь молчание его всё больше напоминало обвинение.
Полина встала, прошла в спальню.
— Мам, всё нормально? — тихо спросила она, поправляя подушку.
Зоя Павловна слабо улыбнулась, но глаза выдали усталость.
— Нормально, доча. Просто воздух сухой. Ты Алексея спроси, может, купит этот… увлажнитель. В телевизоре рекламу показывали.
Полина сдержала смешок.
— Купит… ага. Ему бы сначала на брата собрать.
Мать вздохнула.
— Ты не сердись. Я ж понимаю, у них там свои дела.
Но в её голосе прозвучала та же ирония, что и в голове Полины.
Полина вернулась на кухню. Алексей уже пришёл, наливал себе чай, при этом демонстративно не глядя на неё.
— Опять шумишь с мамой? — спросил он сухо.
— Мамы кашель. Я её спрашивала, как она себя чувствует, — ответила Полина спокойно, хотя внутри всё дрогнуло.
— А-а, — протянул Алексей и сделал глоток. — А то у нас тут как санаторий: то градусник, то таблетки, то кашель.
— Если тебя раздражает, можешь ночевать у брата, — сказала Полина, и сама удивилась, что это прозвучало вслух.
Алексей посмотрел на неё холодно.
— Сарказм, Поля, это твой конёк. Вот только жить с этим трудно.
Полина опустилась на стул.
— Жить трудно не с сарказмом, Лёша. Жить трудно, когда всё крутится только вокруг Андрея.
Алексей махнул рукой, как от назойливой мухи.
— Опять ты за своё. Мы семья. У него проблемы — мы должны помочь.
Полина не выдержала:
— А моя мать не семья? У неё тоже проблемы. У неё болезнь, а не «дела».
Повисла пауза. На секунду стало слышно, как по батарее пробежала вода.
Алексей резко встал и пошёл в комнату.
— Знаешь, что твоя мать думает? — крикнул он уже оттуда. — Что я виноват, что она сюда переехала. Ей места мало, воздух сухой, диван жёсткий. Всё ей не так!
Полина встала и подошла к дверному проёму.
— Это ты думаешь, что она так думает, — тихо сказала она. — А она молчит. Молчит, потому что не хочет мешать.
Алексей не ответил. Он сделал звук телевизора ещё громче.
К вечеру приехал Андрей. Высокий, шумный, с этой своей напускной веселостью, за которой всегда пряталась просьба. Он сразу прошёл в комнату, хлопнул Алексея по плечу и начал обсуждать «новый проект».
Полина не выдержала и осталась на кухне. Она резала хлеб так, что нож стучал о доску громче, чем следовало.
Из комнаты донёсся голос Андрея:
— Ну что, Лёх, если влезем вовремя, отобьём всё за полгода. Главное — найти стартовый капитал.
— Сколько? — спросил Алексей, и в голосе его не было ни сомнения, ни страха. Только деловой интерес.
— Миллион.
Полина чуть не порезала палец. Миллион. Слово прозвучало так, будто речь шла о пакете гречки.
Андрей продолжал:
— Я знаю, у тебя с квартирой жены есть варианты. Продадите — и будет.
Полина замерла. Вот он, удар. Сказано вслух, прямо.
Она вошла в комнату.
— А может, ещё и мамину пенсию пустим? — голос её дрожал, но слова были чёткие.
Андрей посмотрел на неё снисходительно.
— Поля, ну не начинай. Мы же о деле говорим.
— Ты о своём деле говоришь, — резко перебила она. — А у меня своё дело — мать лечить.
Алексей поднялся, пытаясь гасить ситуацию.
— Поля, не горячись. Никто пока ничего не решил.
— Пока?! — крикнула она. — То есть вы уже обсуждаете продажу моей квартиры?!
Зоя Павловна вышла из спальни. Она держалась за стену, бледная, но с упрямо сжатым ртом.
— Полина, — сказала она тихо, — не ссорься. Я не хочу быть причиной.
— Мам, ты тут ни при чём! — почти закричала Полина.
Андрей фыркнул.
— Да кто вообще её трогает? Я просто предложение сделал. Семейное.
Полина посмотрела на него так, что хотелось кинуть чем-нибудь тяжёлым.
— Семейное? Для меня семья — это мать. А вы… вы просто делёжкой занимаетесь.
Алексей подошёл ближе, сжал её плечо.
— Поля, перестань устраивать сцены.
Она вырвалась.
— Это не сцена. Это моя жизнь. И я не дам её разменять на твои братские авантюры.
В комнате стало тихо. Телевизор показывал рекламу стирального порошка, и этот дурацкий весёлый голос ведущего только усиливал ощущение абсурда.
Зоя Павловна опустилась в кресло, прикрыв лицо руками.
Полина стояла, сжатая, как пружина. Она знала: дальше будет хуже. Всё только начинается.
Когда Андрей ушёл, а Алексей молча лёг на диван, Полина сидела на кухне и смотрела в окно. На улице жёлтые фонари заливали двор липким светом. Во дворе, как всегда, кто-то курил, кто-то спорил, хлопали двери машин. Обычный вечер. Только внутри у неё всё дрожало.
Она понимала: если сейчас не поставить границу, дальше будет поздно. Но как? Алексей не слышит. Андрей наглый. Мать молчит.
И вдруг Полина поймала себя на том, что боится. По-настоящему боится остаться одна — без квартиры, без мужа, без опоры. Но ещё сильнее она боялась предать мать.
Она вспомнила её лицо — усталое, но всё ещё красивое. Эти руки, которые держали её в детстве.
Полина проснулась среди ночи от странного чувства: будто в квартире кто-то чужой. Она прислушалась — слышно было, как Алексей на кухне шепчется по телефону. Голос у него был приглушённый, но по интонации она сразу поняла: разговаривает с Андреем.
— Да я сказал, Поля пока сопротивляется… — слова долетали обрывками. — Ну, надо подождать, она сдастся. Ты же знаешь её…
Полина лежала, застыв. Сдастся. Как будто речь шла о какой-то сделке на рынке, а не о её жизни. Сердце билось так громко, что она испугалась: он услышит.
Она встала, подошла к кухне. Алексей сидел в майке, в темноте, только экран телефона освещал его лицо.
— Лёш, — сказала она тихо.
Он вздрогнул, но тут же нахмурился, пряча раздражение.
— Ты чего не спишь?
— А ты чего здесь?
— Рабочие дела, — буркнул он.
Полина посмотрела прямо ему в глаза.
— Рабочие? С братом в два часа ночи?
Алексей тяжело вздохнул.
— Опять ты начинаешь.
— Я не начинаю, — голос её задрожал, но она не остановилась. — Я слышала. Ты сказал: «сдастся». Это про меня?
Он отложил телефон и глянул на неё с каким-то усталым презрением.
— Поля, ну давай без драмы. Мы обсуждали, как лучше поступить. И да, я уверен, что ты поймёшь.
— Понять? — она вдруг рассмеялась, сухо, почти зло. — Ты серьёзно думаешь, что я отдам квартиру, чтобы твой брат поигрался в бизнес?
Алексей скривился.
— Не «поигрался». У него проект.
— У него всегда проект. То стройка, то магазины, теперь — склады. А потом что? Ферма страусов?
Алексей резко встал, стул скрипнул.
— Хватит, Полина. Ты унижаешь моего брата.
— Я? — она подняла руки. — Это он нас унижает, когда приходит сюда и распоряжается моей квартирой!
Дверь спальни скрипнула. Зоя Павловна вышла, кутаясь в халат.
— Дети, ну что вы… Ночь ведь, соседи услышат.
— Мам, иди спать, — сказала Полина, не оборачиваясь.
— Пусть слушают, — бросил Алексей. — Пусть знают, что у нас в семье скандалистка.
Полина повернулась к нему.
— Скандалистка? Это я — скандалистка? А кто в два ночи с братцем шепчется за моей спиной?
Зоя Павловна встала между ними.
— Поля, тише… тебе нельзя нервничать.
— Ей нельзя нервничать? — Алексей ткнул пальцем в Полину. — А мне можно? Я тут пашу, а она меня врагом делает!
Полина смотрела на него и понимала: он даже не замечает, что уже перешёл ту черту, где муж и жена разговаривают как союзники. Теперь он говорил как прокурор на суде.
На следующий день Полина пошла в магазин. Хотелось хоть ненадолго уйти из дома, где воздух стал тяжёлым, как перед грозой. Она выбирала картошку, когда вдруг услышала за спиной знакомый голос. Андрей.
— О, Поля! Привет!
Она обернулась, стараясь не закатить глаза.
— Привет.
Он положил в корзину бутылку вина, улыбнулся своей фирменной улыбкой «я хороший парень».
— Слушай, ты вчера вспылила. Я понимаю, у тебя мама, всё такое. Но ты же умная женщина. Надо думать о будущем.
— О чьём? — спросила Полина спокойно.
— Ну… о нашем, семейном, — он пожал плечами. — Мы же все связаны.
— Я с тобой ничем не связана, Андрей, — её голос стал ледяным. — Запомни это.
Он фыркнул, но не обиделся.
— Ладно-ладно. Просто не упусти шанс. Миллион сегодня — это завтра два.
Полина отвернулась и пошла к кассе. Ей хотелось кинуть в его корзину тухлую рыбу.
Вечером дома случилось настоящее сражение. Алексей вернулся раздражённый, бросил куртку на стул.
— Мне Андрей позвонил. Ты на него в магазине накинулась?
— Он первый начал, — ответила Полина.
— Ты вообще нормальная? Он тебе родня!
— Нет! — она почти закричала. — Он тебе родня! А мне он никто!
Алексей хлопнул ладонью по столу.
— Ты сама себе роешь яму!
— Я? — Полина шагнула к нему. — Это ты роешь, когда пытаешься продать мою жизнь за его «проект»!
— Твоя жизнь — это квартира? — зло усмехнулся Алексей.
— Нет. Моя жизнь — это мама! — крикнула Полина.
Зоя Павловна снова вышла, бледная, с руками, дрожащими от волнения.
— Поля, Лёша… пожалуйста… я уйду, если из-за меня…
— Мам, — Полина подбежала к ней, обняла. — Ты никуда не уйдёшь.
Алексей отвернулся, схватил пульт, включил телевизор на максимум. Звук перекрыл всё. Это был его способ поставить точку: не слушать, не слышать.
Но для Полины точка не поставилась. Внутри что-то оборвалось.
Ночь она почти не спала. Сидела у окна, смотрела на двор, где подростки гоняли мяч. И думала: всё. Линия пройдена.
Он предал её. Не словом, а поступком. Не ножом, а равнодушием.
А хуже всего — это его уверенность, что она «сдастся».
И вдруг у неё внутри щёлкнуло.
— Нет, — сказала она вслух. — Не сдамся.
Утро началось с молчания. Такого, что даже чайник закипал как-то чуждо громко. Полина сидела на кухне и смотрела, как пар медленно поднимается над кружкой. Мама ещё спала, Алексей ворочался в комнате. Она знала: сегодня всё решится.
Вчерашние слова «сдастся» сверлили её голову. Сдастся… Он же действительно был уверен, что она мягкая, податливая, что можно надавить, и она прогнётся. Всю жизнь прогибалась — ради семьи, ради него, ради «мира в доме». Но мир этот давно превратился в поле боя.
Дверь открылась, Алексей вошёл, зевая.
— Ты опять не спала? — спросил он, будто заботливо.
— Не спала, — спокойно ответила Полина. — Думала.
Он налил себе кофе, сел напротив.
— Надеюсь, думала о том, как быть дальше. Андрей вчера звонил…
Полина перебила его.
— Я всё решила. Квартиру я продам.
Алексей вскинул голову.
— Вот и умница. Я же говорил…
— Но, — она смотрела прямо на него, голос стал ледяным, — деньги пойдут на лечение мамы.
Он замер, потом хрипло засмеялся.
— Ты шутишь?
— Нет. Я выбираю. И мой выбор — мама.
Он откинулся на стуле, уставился на неё, в глазах мелькнуло что-то злое.
— Значит, вот так? Всё ради своей мамочки? А я кто тебе?
— Муж, — ответила она. — Который предал.
Он ударил ладонью по столу, чашка подпрыгнула.
— Да ты без меня никто! Да я тебя на ноги поставил!
— На ноги? — Полина поднялась. — Ты меня всё время держал на коленях. Но хватит.
Он вскочил, шагнул к ней. В глазах — злость, почти ярость. И в этот момент из спальни вышла Зоя Павловна. Она держалась за стену, но в её взгляде было больше силы, чем в его крике.
— Алексей, — сказала она тихо, но твёрдо. — Уйди из этой квартиры.
Он обернулся.
— Что?
— Уйди, — повторила она. — Ты не хозяин здесь. И не муж уже.
Полина почувствовала, как будто ледяная глыба внутри растаяла. Она впервые услышала, что мама говорит за неё, но одновременно — и для неё.
Алексей молчал секунду, потом с силой швырнул чашку в раковину. Стекло разлетелось на куски.
— Ладно, — прошипел он. — Живите тут вдвоём. Сдохнете обе в нищете.
Он схватил куртку, громко хлопнул дверью.
В квартире наступила тишина. Только осколки чашки звенели под ногами.
Полина вздохнула, будто впервые за много лет.
— Мам, — сказала она. — Мы справимся.
Зоя Павловна обняла её, и этот объятие было крепче любых обещаний.
Полина знала: теперь она одна. Но впервые это «одна» звучало не как страх, а как свобода.
Она подошла к окну. На улице ярко светило солнце, двор казался новым, чистым. В голове вспыхнула мысль: «Я выжила».
И в этот момент она поняла — это была победа. Горькая, тяжёлая, но её.