Марина стояла у плиты, мешала суп, и в этот момент почувствовала, как её кухня окончательно перестала быть её. На столе — детские фантики, липкий стакан с недопитым соком, хлебные крошки, оставленные кем-то, кто явно не видел в этом ничего страшного. И где-то за спиной раздавался грохот — это их племянник Артём, семилетний будущий чемпион по разрушению мебели, снова проверял диван на прочность прыжками.
Марина скривилась. Две недели назад она думала, что всё это временно. Ну приедут родственники на пару дней. Потерпеть можно. Но теперь это «пару дней» превратилось в нескончаемую осаду её собственной квартиры.
— Тимофей, — позвала она мужа с нарочито спокойным голосом, хотя внутри всё кипело. — Ты слышишь, что происходит?
— Да пусть дети играют, — отозвался он из комнаты. Голос сонный, безразличный, как будто он только что вышел из комы.
Марина усмехнулась. «Дети играют» — универсальное оправдание всего: от сломанного пульта до раскуроченного шкафа. Вот только это были не их дети.
В этот момент в кухню ввалилась Ольга — жена брата мужа. С кружкой кофе (чужого кофе, между прочим, дорогого, который Марина берегла для гостей посерьёзнее). На ней было Марино старое платье — да-да, именно то, в котором Марина ходила прошлым летом на дачу.
— Ой, Мариш, у тебя платье удобное! — сказала Ольга и даже не заметила, как у Марины задергался глаз. — Я взяла без спроса, надеюсь, ты не против? Всё равно оно на тебе сидело… ну, так себе.
— Спасибо за комплимент, — сухо бросила Марина, помешивая суп так энергично, будто это был не суп, а ведьминский отвар.
— Да ладно, не обижайся, — хмыкнула Ольга, устраиваясь прямо на подоконнике, как у себя дома. — Мы же семья.
Эти слова Марина слышала уже столько раз, что хотела вышить их крестиком и повесить в туалете. «Мы же семья» — и вот уже твой шампунь пустой, твои тапки где-то на балконе, а твой холодильник напоминает вокзальный буфет после получки.
В комнату зашёл Дима — брат Тимофея. В руках пакет с чипсами, на лице довольная улыбка.
— Мариш, у тебя телевизор шикарный! Я там скачал пару сериалов на флешку, надеюсь, ты не против. Мы там с Ольгой как раз зависли.
— Да, конечно, смотрите, — ответила Марина, иронично поднимая бровь. — Только не забудь потом оплатить интернет.
— Интернет? — Дима удивился так, будто его попросили оплатить космическую ракету. — Мы же семья, какие деньги между своими?
Марина чуть не рассмеялась. Если бы у неё было чувство юмора посильнее, она бы уже написала стендап на тему «родственники в доме». Но сейчас было не до смеха.
В комнату заглянул Тимофей. Мялся, как всегда, когда чувствовал, что назревает буря.
— Марин, ну они ненадолго, — начал он, виновато улыбаясь. — У Димы сейчас трудности. Ты же понимаешь.
— Да, я понимаю, — голос Марины прозвучал неожиданно громко. — Я понимаю, что у нас дома скоро трудностей будет больше, чем у них. У меня холодильник пустеет быстрее, чем я успеваю его заполнить. Я понимаю, что у меня нет ни одного свободного вечера, чтобы просто посидеть в тишине. И я понимаю, что если я сейчас не выскажу всё, то потом просто взорвусь.
Ольга лениво потянулась.
— Марин, ну ты такая нервная. Всё у тебя в трагедию превращается. Это ж временно. Ну подумаешь, недельку-другую…
— Две! — резко оборвала её Марина. — Две недели вы здесь.
Дети тем временем в коридоре устроили крик: «Кто первый добежит до мамы!» и врезались в дверь.
— Отлично, — добавила Марина, поднимая руки к потолку. — Мою дверь скоро тоже можно будет списывать в утиль.
— Мариш, ну это дети, — снова вставил своё Тимофей, и Марина заметила, что он даже не смотрит ей в глаза.
— Тимофей, скажи мне честно, — Марина повернулась к нему, — это мой дом или уже их?
Тимофей замялся. В этот момент в кухню вошёл Дима и хлопнул брата по плечу:
— Да ладно тебе, Марин. Мы же тут временно. Мы скоро съедем.
— Сколько можно это слушать? — Марина обернулась на него. — Ты понимаешь, что слово «временно» у вас значит «навсегда, пока не выгонят»?
— Ну не преувеличивай, — фыркнула Ольга. — Ты слишком остро реагируешь.
Марина громко рассмеялась, хотя смех больше походил на истерику.
— Осталось только сказать, что я всё придумала. Что я придираюсь. Что на самом деле я счастлива делить свою квартиру с шумной оравой!
— Ну ты прямо драматизируешь, — махнул рукой Дима. — Всё нормально.
— Нормально?! — Марина резко опустила ложку о стол. — Это нормально, что мои вещи таскают без спроса? Что мои продукты исчезают быстрее, чем я успеваю их купить? Что мой муж сидит и молчит, когда я тону в этом бардаке?!
— Марина, ну хватит, — устало сказал Тимофей. — Они же в беде.
— В беде? — Марина даже шагнула к нему. — Они у меня дома сидят, как в санатории, и ты называешь это бедой?
Воздух в кухне стал густым, как перед грозой. Дети в коридоре кричали, Ольга закатила глаза, Дима жевал чипсы. А Марина поняла: либо сейчас она скажет всё, что думает, либо потом уже поздно.
— Я не собираюсь больше терпеть, — произнесла она. — Сегодня. До вечера. Чтобы вас здесь не было.
В кухне повисла тишина. Даже дети замолкли за дверью.
— Ты серьёзно? — тихо спросил Тимофей.
— Более чем, — ответила Марина. — Либо они, либо я.
И впервые за две недели она почувствовала, что сказала что-то по-настоящему важное.
Марина сидела на краю дивана, сжала кулаки так, что побелели костяшки. В квартире было слишком тихо. Даже дети, обычно гремящие как два маленьких тарана, будто почувствовали опасность и сидели в телефонах в коридоре.
Ольга, как всегда, не упустила шанса вставить своё слово. Она сидела на стуле, закинув ногу на ногу, и смотрела на Марину с видом учительницы, которая сейчас объяснит двоечнице, как устроен мир.
— Ну ты, конечно, перегибаешь, — сказала она, медленно отпивая кофе. — Куда нам идти? Ты сама подумай. У нас сейчас ремонт, жить негде. А съём — это такие деньги, ты же сама понимаешь.
— Я понимаю только одно, — Марина поднялась с дивана, — что я больше не хочу жить в коммуналке под названием «родственники моего мужа».
— Ой, ну и скажешь тоже, — фыркнула Ольга. — Коммуналка… Мы же почти не мешаем.
Марина даже не сдержалась, рассмеялась громко, нервно:
— «Почти не мешаете»? Да вы оккупировали всё! Кухню — потому что там вечно твой борщ стоит на моей плите. Ванну — потому что твои дети устраивают там морские бои. Балкон — потому что Дима превратил его в курилку!
— Подожди, подожди, — вмешался Дима, поднимая руки. — Чего ты на нас так? Мы же семья.
— Опять это слово! — Марина шагнула к нему. — Вы им прикрываете всё! Абсолютно всё.
Тимофей сидел молча, ссутулившись. Он смотрел куда-то в пол, как будто надеялся провалиться сквозь паркет.
— Тимофей, — Марина резко повернулась к нему. — Ты скажи хоть что-то.
Он поднял глаза, виновато посмотрел на неё, потом перевёл взгляд на брата и Ольгу.
— Может, ещё недельку? — произнёс он тихо.
Марина даже замерла.
— Недельку? — она сжала губы. — Ты серьёзно?
— Ну а что? — неуверенно продолжил он. — Они же не на улице. Дети всё-таки.
— Тимофей, — голос Марины сорвался, — а я тебе кто? Чужая? Я тут не ребёнок, да? Мной можно жертвовать ради твоего брата и его семьи?
— Да что ты начинаешь! — вспыхнула Ольга, ставя кружку на стол с таким грохотом, что капли кофе разлетелись по скатерти. — Мы сюда приехали не потому, что нам весело у вас сидеть. Мы приехали, потому что нам реально негде! А ты, вместо того чтобы поддержать, начинаешь орать.
— Поддержать? — Марина вскрикнула. — Поддержать вас? Да я вас две недели кормлю, пою, спать укладываю, терплю ваш бардак и хамство! А где поддержка для меня? Где хоть одно «спасибо»?
— Спасибо, Марина, — тихо сказал Дима, и на секунду его лицо стало виноватым.
Но Ольга тут же толкнула его локтем:
— Не извиняйся! Ты что, виноват, что у тебя сейчас такие обстоятельства?
Марина шагнула вперёд, наклонилась прямо к Ольге и прошипела:
— Да, виноват. Каждый взрослый человек виноват, если превращает чужой дом в свалку и ведёт себя, как хозяин.
Ольга вскочила, стул с грохотом отлетел в сторону.
— Да ты вообще кто такая, чтобы со мной так разговаривать?!
— Я хозяйка этой квартиры, — Марина подняла подбородок. — И именно поэтому говорю: собирайте вещи. Сегодня же.
Ольга подошла почти вплотную. Их разделяли буквально десять сантиметров.
— А если мы не уйдём? — холодно спросила она.
Марина ухмыльнулась, хотя внутри у неё всё горело.
— Тогда я вызову полицию. И посмотрим, как вам понравится объяснять, на каком основании вы тут сидите.
Дима поднялся, поднял ладони, будто разнимая двух драк.
— Девчонки, ну чего вы… Не надо так. Давайте спокойно…
— Спокойно? — Марина вскинула руки. — Две недели я молчала «спокойно». Две недели я терпела ваши ужины на моём диване, ваши сигареты на моём балконе, ваши крики под моими окнами! Всё. Довольно!
В этот момент из коридора донёсся звук: Яся, их младшая, уронила вазу, которая стояла у Марины ещё со свадьбы.
Марина замерла, потом медленно обернулась. На полу — осколки.
— Всё, — тихо сказала она, и её голос был страшнее любого крика. — Хватит.
Она пошла в коридор, подняла осколок, посмотрела на него.
— Это была ваза моей мамы. Последний подарок.
Ольга пожала плечами.
— Ну ребёнок. Что с него взять.
Марина резко швырнула осколок в мусорное ведро.
— А с вас? С вас что взять?
Она обернулась к Тимофею.
— Вот и скажи мне, Тимофей. Ты с ними или со мной?
Он молчал. Лицо его стало серым, губы сжаты.
Марина шагнула к нему.
— Ну?!
— Марина, не заставляй меня выбирать, — выдохнул он.
— Значит, ты уже выбрал, — холодно сказала она.
Она подошла к двери, распахнула её и указала на выход.
— Вон. Все.
Ольга закатила глаза, взяла дочь за руку.
— Ну всё понятно. Невроз у женщины. Пусть сама тут сидит.
— Иди, иди, — усмехнулась Марина. — Только тапки верни. Мои.
Ольга фыркнула, сняла тапки и кинула их в угол.
Дима ещё пытался что-то бормотать про «не обижайся», но Марина уже не слушала.
Когда дверь за ними захлопнулась, наступила тишина. Тяжёлая, как бетонная плита.
Она обернулась к Тимофею. Он стоял посреди комнаты, растерянный, жалкий.
— Ну вот, — сказала она. — Теперь мы вдвоём. Только я не уверена, что это — к лучшему.
И пошла на кухню, не оборачиваясь.
Вечер опустился быстро. В квартире стояла странная, гулкая тишина. Ни визгов детей, ни щёлканья пульта, ни запаха чужого кофе. Только часы на стене лениво тикали, словно напоминая: «Вот, Марина, дождалась. Но радость ли это?»
Она сидела за столом, смотрела в пустую чашку. В голове бились две мысли: «Наконец-то свобода» и «А что теперь с мужем?»
Тимофей стоял у окна, спиной к ней. Курить он бросил ещё пять лет назад, но сейчас держал руки так, будто вот-вот достанет сигарету.
— Тебе легче стало? — тихо спросил он.
— Да, — резко ответила Марина. — Легче. У меня снова моя квартира. Мой дом. Моя жизнь.
— Но это же мой брат, — сказал он, и в голосе было что-то жалобное. — Ты выставила его, как чужого.
— А он и вёл себя, как чужой, — отрезала Марина. — Чужие хотя бы благодарят, когда их впускают.
Тимофей повернулся. Его лицо было уставшим, словно он постарел на десять лет за один вечер.
— Ты всегда всё решаешь сама, — сказал он с горечью. — Не оставляешь мне выбора.
Марина встала, подошла ближе.
— А ты когда-нибудь делал этот выбор? Когда-нибудь вставал на мою сторону? Ты всё время прячешься за «они же семья», за «они в беде». А я для тебя кто, Тимофей?
Он молчал.
Марина усмехнулась.
— Знаешь, что самое обидное? Не то, что они жрали мой хлеб и ломали мои вещи. А то, что ты молча стоял рядом. Ты предал меня своим молчанием.
— Это слишком, — наконец сказал он, нахмурившись. — Предал — громкое слово.
— Нет, самое точное, — твёрдо произнесла она. — Предательство — это не всегда измена. Иногда это просто молчание там, где нужно сказать «Я с тобой».
В груди Марины что-то щёлкнуло. Она вдруг поняла: всё. Разговор окончен.
Она пошла в спальню, открыла шкаф, достала чемодан.
— Что ты делаешь? — испуганно спросил Тимофей.
— Я уезжаю. К маме. Мне нужно время.
— Марина… — он шагнул к ней. — Ну подожди, не надо так резко.
Она повернулась к нему, сжимая чемодан.
— Я терпела, молчала, проглатывала. Но больше — нет. Если хочешь сохранить брак — учись быть мужем, а не сторонним наблюдателем.
Он застыл, не находя слов.
Марина закрыла чемодан, взяла ключи.
— Либо мы будем вдвоём. Либо ты со своей «семьёй». Третьего не дано.
Она вышла в коридор, и её шаги гулко прозвучали по пустой квартире. За дверью стоял только её выбор.
Финал был громкий и окончательный: Марина впервые за долгое время сказала то, что боялась произнести вслух — она готова уйти. И теперь уже Тимофею решать, готов ли он остаться.