– Людмила Петровна, вы серьёзно? – Катя замерла с ложкой в руке, чувствуя, как кровь приливает к щекам.
Голос свекрови разрезал уютную тишину кухни. За столом воцарилась тишина, только звякнула вилка, выпавшая из руки Димы, мужа Кати. Он сидел, уставившись в тарелку с картофельным пюре, словно там скрывались ответы на все вопросы мироздания.
– Я сказала, что думаю, – Людмила Петровна выпрямилась, её тёмные глаза сверкнули. – Мать – это святое, Катенька. Сын без матери – как дерево без корней. А жёны… жёны приходят и уходят.
Катя сглотнула, пытаясь удержать рвущиеся наружу слова. Пять лет брака, сотни вечеров, проведённых за этим самым столом, и вот теперь – это. Она посмотрела на Диму, ожидая хоть какой-то реакции, но тот лишь неловко кашлянул, потянувшись за стаканом воды.
– Мам, ну зачем так? – наконец выдавил он, но голос был тихий, почти виноватый.
– А что не так? – Людмила Петровна театрально вскинула брови. – Я всю жизнь Диме посвятила. Растила, учила, ночей не спала. А теперь что? Жена важнее?
Катя почувствовала, как внутри всё сжимается. Она знала, что свекровь – женщина с характером, но такого открытого выпада не ожидала. Ужин, который она готовила три часа – отбивные, салат с рукколой, любимый Димин десерт с заварным кремом – теперь казался нелепым. Зачем старалась? Чтобы выслушать это?
Квартира на окраине города, купленная в ипотеку два года назад, была их с Димой маленьким убежищем. Это был их дом. Их жизнь. Но с каждым визитом Людмилы Петровны Катя всё чаще чувствовала себя гостьей.
Сегодняшний ужин должен был стать особенным. Катя хотела объявить, что они с Димой наконец-то решились на ребёнка. Она даже купила бутылку безалкогольного вина, чтобы отметить. Но теперь, глядя на свекровь, которая с царственным видом разрезала отбивную, Катя поняла: момент упущен.
– Людмила Петровна, – Катя старалась говорить спокойно, – я не спорю, что вы для Димы важны. Но мы с ним – семья. Разве это не главное?
Свекровь фыркнула, отложив вилку.
– Семья? – она посмотрела на Катю, как на ребёнка, который не понимает очевидного. – Семья – это когда люди друг за друга горой. А ты, Катя, всё время тянешь Диму куда-то в свою сторону. Работа, друзья, поездки. А когда ты о нём думала? О том, что ему нужно?
Катя почувствовала, как пальцы холодеют. Она хотела возразить, но слова застревали в горле. Дима, наконец, поднял взгляд, но вместо поддержки пробормотал:
– Давайте не будем, а? Ужин же.
– Нет, Дима, – Катя повернулась к нему, голос дрожал. – Давай разберёмся. Ты согласен с мамой? Что она важнее меня?
Он замялся, растирая ладонью шею.
– Кать, ну ты же понимаешь… Мама – это мама.
Катя отшатнулась, словно её ударили. Она ожидала чего угодно – неловкой шутки, попытки сгладить углы, – но не этого. Не этого предательства, которое жгло, как раскалённый уголь.
После ужина Людмила Петровна ушла в гостиную смотреть сериал, громко комментируя каждый поворот сюжета. Катя молча мыла посуду, хотя посудомойка гудела в углу. Ей нужно было чем-то занять руки, чтобы не сорваться. Дима вошёл на кухню, держа в руках пустую тарелку.
– Кать, ты чего? – он поставил тарелку в раковину. – Ну, сказала мама что-то не то. Она же не со зла.
– Не со зла? – Катя резко повернулась, вода с губки брызнула на пол. – Она заявила, что я для тебя – никто. А ты… ты просто сидел и молчал!
– Я не молчал, – Дима нахмурился. – Я сказал, чтобы вы не ссорились.
– Сказал, – Катя горько усмехнулась. – Сказал, чтобы мы заткнулись, потому что тебе неудобно. А мне, Дима? Мне каково?
Он вздохнул, опершись о столешницу.
– Кать, она моя мама. Я не могу ей грубить.
– А мне можешь? – Катя швырнула губку в раковину. – Я твоя жена, Дима. Пять лет. Мы вместе строили эту жизнь. А ты позволяешь ей ставить меня на второе место.
Дима смотрел на неё, и в его глазах мелькнула растерянность.
– Да не на второе, Кать. Просто… мама всегда была рядом. Она одна меня растила, ты же знаешь.
Катя знала. Знала про отца, который ушёл, когда Диме было пять. Про то, как Людмила Петровна работала на двух работах, чтобы сын ни в чём не нуждался. Про её звонки каждый вечер, чтобы проверить, всё ли у Димы в порядке. Но разве это давало ей право врываться в их жизнь, как танк, и диктовать свои правила?
Утро следующего дня не принесло облегчения. Людмила Петровна осталась ночевать, заняв гостевую комнату. За завтраком она снова взялась за своё.
– Дима, я тут подумала, – начала она, намазывая масло на тост. – Тебе пора на повышение идти. Сколько можно в этом своём офисе сидеть за копейки?
– Мам, я люблю свою работу, – Дима пожал плечами, отпивая кофе.
– Любить работу – это хорошо, – свекровь посмотрела на Катю, будто та была виновата в Диминой карьере. – Но ты мужчина, Дима. Должен обеспечивать семью. А то Катя всё время на своей работе пропадает. Кто дома-то хозяйство вести будет?
Катя стиснула зубы. Она работала маркетологом в небольшой компании, и да, иногда задерживалась. Но это была её страсть, её способ чувствовать себя живой. А дома? Дома она успевала всё – уборка, готовка, уют. И всё это, чтобы Дима мог спокойно заниматься своими проектами, не отвлекаясь на быт.
– Людмила Петровна, – Катя старалась говорить ровно, – я справляюсь. И Дима справляется. Мы оба работаем, чтобы у нас была хорошая жизнь.
– Хорошая жизнь? – свекровь хмыкнула. – Это когда жена дома, а муж деньги зарабатывает. А у вас всё шиворот-навыворот.
Дима кашлянул, но снова промолчал. Катя почувствовала, как внутри закипает гнев. Она хотела крикнуть, что это не её свекровь, а Дима позволяет ей лезть в их жизнь. Но вместо этого встала, схватила сумку и сказала:
– Пойду в магазин. Надо проветриться.
На улице октябрьский ветер трепал волосы, а асфальт блестел после ночного дождя. Катя шла по знакомым улочкам, мимо детской площадки, где качели скрипели под порывами ветра, мимо кофейни, где они с Димой часто брали латте по выходным. Её мысли путались. Почему он не защищает её? Почему позволяет матери так говорить? И главное – как долго она сможет это терпеть?
В магазине она машинально набрала продукты – молоко, хлеб, яйца. На кассе кассирша, пожилая женщина с добрыми глазами, заметила её напряжённое лицо.
– Устали, милая? – спросила она, пробивая товар.
– Да уж, – Катя выдавила улыбку. – Семейные дела.
– Ох, знаю я эти дела, – кассирша покачала головой. – У меня свекровь тоже была… как танк. Но ничего, научились уживаться. Главное – мужа на свою сторону перетянуть.
Катя кивнула, но внутри всё сжалось. Перетянуть Диму? А если он сам не хочет выбирать?
Вернувшись домой, она застала Диму и Людмилу Петровну за разговором в гостиной. Свекровь что-то увлечённо рассказывала, размахивая руками, а Дима кивал, улыбаясь. Увидев Катю, он встрепенулся.
– Кать, ты где так долго? – спросил он, беря у неё пакеты.
– В магазине, – сухо ответила она. – А вы тут что?
– Да вот, мама вспоминала, как мы с ней в Крым ездили, – Дима улыбнулся. – Помнишь, я тебе рассказывал?
Катя кивнула, но внутри всё кипело. Крым, детство, воспоминания – всё это было их с матерью, не её. Она чувствовала себя чужой в собственном доме.
– Катя, – Людмила Петровна вдруг повернулась к ней, – я тут подумала. Может, вам с Димой ко мне на дачу съездить? Отдохнёте, воздухом подышите. А то ты какая-то бледная.
– Спасибо, – Катя сжала губы. – Но у нас свои планы.
– Какие ещё планы? – свекровь вскинула брови. – Дима, ты мне ничего не говорил!
– Ну, мы хотели… – Дима замялся, – в выходные просто дома побыть.
– Дома? – Людмила Петровна покачала головой. – Молодёжь, никакого понятия о жизни. Надо на природу, на дачу! Я там всё приготовила, картошку копать будем.
Катя не выдержала.
– Людмила Петровна, – голос её дрожал, но она не могла остановиться, – мы не поедем на дачу. И не потому, что не хотим картошку копать. А потому, что это наш дом, наша жизнь, и мы сами решаем, как её прожить.
Повисла тишина. Дима смотрел на неё широко открытыми глазами, а свекровь, кажется, впервые за всё время растерялась.
Вечером, когда Людмила Петровна уехала, Катя и Дима остались на кухне. Он молчал, помешивая чай, а она смотрела в окно, где фонари отражались в лужах.
– Кать, – наконец начал он, – я не думал, что ты так остро реагируешь.
– А как мне реагировать, Дима? – она повернулась к нему. – Твоя мама открыто говорит, что я для тебя – пустое место. А ты… ты просто киваешь.
– Я не киваю, – он нахмурился. – Я просто не хочу ссоры.
– А я хочу, чтобы ты меня защитил, – Катя почувствовала, как слёзы подступают к глазам. – Хочу, чтобы ты сказал: «Мама, Катя – моя жена, и я её люблю».
Дима опустил взгляд.
– Я скажу, – тихо ответил он. – Просто… дай мне время.
– Время? – Катя горько усмехнулась. – Сколько ещё, Дима? Пять лет? Десять?
Он молчал, и это молчание было хуже любых слов.
На следующий день Катя решила поговорить с подругой, Леной. Они встретились в кафе, где пахло свежесваренным кофе и круассанами. Лена, энергичная брюнетка с вечно растрёпанными волосами, выслушала её, не перебивая.
– Кать, – сказала она, отпивая латте, – ты не можешь это терпеть вечно. Если Дима не поставит границы, твоя свекровь так и будет лезть в вашу жизнь.
– Я знаю, – Катя вздохнула. – Но он… он её боится, что ли. Или не хочет обижать.
– А тебя он, значит, может обижать? – Лена вскинула брови. – Слушай, я понимаю, что он между двух огней. Но он твой муж. Его выбор – это ты.
Катя кивнула, но в душе росла тревога. А если Дима не сделает выбор? Если так и будет метаться между ней и матерью?
Через неделю Людмила Петровна снова появилась в их квартире. На этот раз с тортом и бутылкой вина – «просто так, проведать». Но Катя уже знала, что «просто так» у свекрови не бывает.
– Дима, – начала Людмила Петровна, едва сев за стол, – я тут подумала. Вам с Катей пора о детях думать. А то всё работа да работа.
Катя замерла. Это был её больной вопрос. Они с Димой только начали обсуждать ребёнка, и она не хотела, чтобы свекровь вмешивалась в эту тему.
– Мам, – Дима кашлянул, – мы сами разберёмся.
– Разберётесь? – Людмила Петровна посмотрела на Катю. – А то я могу помочь. У меня подруга – врач, отличный специалист.
– Спасибо, но не надо, – Катя старалась говорить вежливо. – Это наше решение.
Свекровь поджала губы, но промолчала. Впервые. Катя посмотрела на Диму, ожидая, что он добавит что-то, поддержит её. Но он снова уткнулся в телефон.
Вечером, когда они остались вдвоём, Катя не выдержала.
– Дима, – она села напротив него, – нам надо поговорить. Серьёзно.
Он отложил телефон, посмотрев на неё с тревогой.
– О чём?
– О твоей маме. О том, как она вмешивается в нашу жизнь. И о том, почему ты позволяешь ей это делать.
Дима вздохнул, потирая виски.
– Кать, я же сказал – я поговорю с ней.
– Когда? – её голос сорвался. – Когда она решит, как нам детей воспитывать? Или какую квартиру нам покупать?
– Ты преувеличиваешь, – он нахмурился. – Она просто хочет помочь.
– Помочь? – Катя вскочила. – Она хочет контролировать! А ты… ты просто закрываешь на это глаза!
Дима смотрел на неё, и в его глазах мелькнуло что-то новое – не растерянность, не вина, а решимость.
– Хорошо, – сказал он тихо. – Я поговорю с ней. Завтра.
Катя не поверила своим ушам.
– Правда?
– Правда, – он взял её за руку. – Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя чужой в нашем доме.
На следующий день Дима пригласил мать в кафе. Катя осталась дома, нервно теребя край скатерти. Она не знала, что он скажет, но впервые за долгое время почувствовала надежду. Может, он действительно сможет поставить границы?
Но когда Дима вернулся, его лицо было мрачным.
– Что случилось? – Катя подскочила к нему.
– Я поговорил с мамой, – он тяжело вздохнул. – И… кажется, всё стало только хуже.
– Как хуже? – её сердце замерло.
– Она сказала, что я предаю её, – Дима опустился на диван, закрыв лицо руками. – Что я забыл всё, что она для меня сделала. И что… если я выбираю тебя, то она уйдёт из нашей жизни. Совсем.
Катя почувствовала, как земля уходит из-под ног. Она хотела, чтобы свекровь перестала вмешиваться, но не так. Не ценой разрыва Димы с матерью.
Катя сидела на диване, сжимая в руках кружку с остывшим чаем. Дима только что ушёл в спальню, хлопнув дверью громче, чем обычно. Его слова всё ещё звенели в ушах: «Если я выбираю тебя, она уйдёт из нашей жизни. Совсем». Она хотела решения, хотела границ, но не такой ценой. Не ценой Диминой боли, его разрыва с матерью.
– Что же я наделала? – пробормотала Катя, глядя на тёмное окно, за которым мигали огни соседних домов.
Квартира, их маленькое убежище, теперь казалась тесной, словно стены сжимались, давя на неё. На кухне ещё пахло ужином – тем самым, с которого всё началось. Отбивные, салат, заварной крем – всё, что она готовила с любовью, теперь казалось насмешкой. Как будто уют можно построить, просто накрыв на стол.
Она вспомнила, как Дима вернулся из кафе, где говорил с Людмилой Петровной. Его плечи были опущены, глаза потухшие.
– Она плакала, Кать, – сказал он тогда, бросив куртку на стул. – Мама никогда не плачет. А тут… как будто я её предал.
– Ты не предавал, – возразила Катя, но голос её дрожал. – Ты просто сказал, что у нас своя жизнь.
– Сказал, – Дима горько усмехнулся. – А она ответила, что я выбрал жену вместо матери. И что она не хочет быть обузой.
Катя тогда молчала, не зная, что ответить. Она хотела, чтобы свекровь перестала вмешиваться, но не чтобы Дима терял её совсем. Это было слишком. Слишком жестоко.
На следующий день тишина в квартире стала почти осязаемой. Дима ушёл на работу раньше обычного, пробормотав что-то про срочный проект. Катя знала: он избегает разговоров. Она сидела за ноутбуком, пытаясь сосредоточиться на рабочем отчёте, но мысли путались. В голову лезли воспоминания – как Людмила Петровна приносила им домашние пироги, как учила Диму завязывать галстук перед их свадьбой, как однажды, когда Катя болела, привезла ей бульон и сидела у кровати, рассказывая старые семейные истории.
– Она не монстр, – прошептала Катя, закрывая ноутбук. – Просто… слишком много её.
Телефон завибрировал. Сообщение от Лены: «Кать, ты как? Дима поговорил с мамашей?»
Катя написала в ответ: «Поговорил. Теперь она грозится вообще исчезнуть. Не знаю, что делать».
Лена ответила почти сразу: «Приезжай ко мне. Выпьем кофе, разберёмся».
В кафе, том самом, где пахло круассанами и свежесваренным кофе, Лена выслушала Катю, подперев подбородок рукой.
– Кать, – сказала она, помешивая латте, – ты не виновата. Но и Дима не виноват. Он между двух огней. А твоя свекровь… она просто боится потерять сына.
– Боится? – Катя нахмурилась. – Она ведёт себя так, будто я у неё его украла.
– А ты подумай, – Лена откинулась на спинку стула. – Её муж ушёл, когда Диме было пять. Она одна его растила. Для неё Дима – это всё. А тут ты – молодая, умная, красивая. Конечно, она ревнует.
Катя задумалась. Лена была права, но это не отменяло боли. Не отменяло того, как Людмила Петровна влезала в их жизнь, словно в свой собственный дом.
– И что мне делать? – спросила Катя. – Ждать, пока она сама исчезнет? Или пока Дима выберет?
– Не жди, – Лена покачала головой. – Поговори с ней сама. Без Димы.
– Я? – Катя чуть не поперхнулась кофе. – Она меня на дух не переносит.
– Вот поэтому и поговори, – Лена улыбнулась. – Покажи, что ты не враг. Но и не сдавайся.
Вернувшись домой, Катя долго сидела на кухне, глядя на телефон. Номер Людмилы Петровны был в контактах – «Мама Димы». Катя никогда не называла её просто «мама», и теперь это казалось символичным. Она набрала сообщение: «Людмила Петровна, нам нужно поговорить. Только вы и я. Завтра в 12, в кафе на углу?»
Ответ пришёл через час: «Хорошо. Буду». Сухо, без лишних слов. Катя выдохнула, чувствуя, как сердце колотится.
Кафе было почти пустым. За окном моросил дождь, и стекло покрывалось мелкими каплями. Людмила Петровна вошла ровно в полдень, в строгом пальто и с идеально уложенными волосами. Она всегда выглядела так, будто собралась на важную встречу.
– Катя, – кивнула она, садясь напротив. – Что ты хотела?
Катя сглотнула, собираясь с духом.
– Людмила Петровна, я хочу, чтобы мы поняли друг друга, – начала она. – Я не враг Диме. И не хочу, чтобы вы были врагом мне.
Свекровь вскинула брови, но промолчала. Катя продолжила:
– Вы сказали, что мать важнее жены. А я думаю, что это не соревнование. Мы обе важны для Димы. Но если вы будете ставить его перед выбором, это разорвёт его.
Людмила Петровна смотрела на неё, и в её глазах мелькнуло что-то новое – не злость, не презрение, а что-то похожее на усталость.
– Ты не понимаешь, – тихо сказала она. – Я отдала ему всё. Всё, что у меня было. А теперь он… он уходит. К тебе.
– Он не уходит, – Катя покачала головой. – Он любит вас. Но он также любит меня. И это не значит, что кто-то должен проиграть.
Свекровь молчала, глядя в чашку с кофе. Потом вдруг сказала:
– Знаешь, когда его отец ушёл, я поклялась, что никогда не позволю Диме чувствовать себя брошенным. И теперь… мне кажется, что я сама его теряю.
Катя почувствовала, как внутри что-то дрогнуло. Впервые она видела в свекрови не властную женщину, а мать, которая боится.
– Вы не теряете его, – мягко сказала Катя. – Но, если будете продолжать так, как сейчас, это может случиться. Дайте нам жить своей жизнью. Мы не против вас. Мы хотим, чтобы вы были частью нашей семьи. Но не вместо меня.
Людмила Петровна подняла взгляд, и Катя увидела в её глазах слёзы.
– Я не хотела тебя обидеть, – тихо сказала она. – Просто… я не знаю, как быть просто матерью. Не главной.
Катя молчала, потрясённая. Это было признание, которого она не ожидала.
Когда она вернулась домой, Дима был на кухне, резал овощи для салата. Увидев её, он отложил нож.
– Ну что? – спросил он, и в его голосе слышалась тревога.
– Мы поговорили, – Катя села за стол. – И, кажется, она услышала.
– Правда? – Дима смотрел на неё, не веря.
– Правда, – Катя улыбнулась. – Но нам всем придётся постараться.
Дима кивнул, беря её за руку.
– Я тоже постараюсь, Кать. Обещаю.
Через несколько дней Людмила Петровна позвонила. Впервые за всё время она не начала разговор с указаний или критики.
– Катя, – сказала она, – я тут пекла пирог. С яблоками, Димин любимый. Можно я зайду?
– Конечно, – ответила Катя, чувствуя, как сердце замирает. – Приходите.
Когда свекровь вошла, в руках у неё была корзинка с пирогом, пахнущим корицей. Она неловко улыбнулась.
– Я подумала, – сказала она, ставя корзинку на стол, – может, мы могли бы вместе готовить иногда? Ты ведь хорошо готовишь, Катя.
Катя замерла, а потом улыбнулась.
– Было бы здорово, – ответила она. – А вы научите меня своему пирогу?
Людмила Петровна кивнула, и в её глазах мелькнуло что-то тёплое.
Прошёл месяц. Людмила Петровна приходила в гости, но теперь стучала в дверь и спрашивала, удобно ли. Она больше не говорила, что мать важнее жены, и даже начала хвалить Катин борщ. Дима, словно почувствовав перемены, стал чаще улыбаться, а однажды, когда они втроём сидели за ужином, сказал:
– Знаете, я счастлив, что вы обе у меня есть.
Катя посмотрела на свекровь, потом на мужа, и почувствовала, как напряжение, сковывавшее её месяцами, отпускает. Может, они действительно смогут найти баланс?
Но где-то в глубине души она знала: это хрупкое равновесие и его придётся беречь.