– Что значит «считает своей»? – голос Кати дрогнул, и она поставила чашку с чаем на стол, боясь, что руки выдадут её смятение.
Муж, Дима, вздохнул, потирая виски. Он сидел на краю дивана, будто готовый в любой момент вскочить и сбежать от разговора. За окном шумел вечерний город, а в их новой квартире, ещё пахнущей свежей краской, повисла тяжёлая тишина.
– Ну, не то чтобы своей, – Дима замялся, подбирая слова. – Мама просто… Она думает, что раз они с отцом подарили нам эту квартиру, то имеют право… ну, как бы участвовать в нашей жизни.
– Участвовать? – Катя прищурилась, чувствуя, как внутри закипает раздражение. – Дим, она вчера без спроса переставила мебель в гостиной! А сегодня утром звонила и спрашивала, почему мы ещё не повесили её любимые шторы. Это что, теперь она будет решать, как нам жить?
Катя отвернулась к окну, где за стеклом мигали огни соседних многоэтажек. Новая квартира была их с Димой мечтой – просторная двушка с видом на парк, светлые стены, балкон, где можно пить кофе по утрам. Они с Димой два года копили на ремонт, выбирали каждую мелочь – от ламината до дверных ручек. А теперь этот дом, их маленький мир, словно оказался под прицелом чужих ожиданий.
– Кать, ну не преувеличивай, – Дима попытался улыбнуться, но вышло неубедительно. – Мама просто хочет помочь. Она же не каждый день сюда приходит.
– Не каждый? – Катя резко повернулась к нему. – Она была здесь три раза за эту неделю! И каждый раз с новыми идеями: то полки не там, то обои не те, то «вы бы холодильник побольше купили». Дима, это наш дом! Наш! А не её личный проект по обустройству!
Дима опустил глаза, теребя край своей футболки. Катя знала этот взгляд – он всегда появлялся, когда речь заходила о его матери, Галине Ивановне. Женщина с безупречной причёской, громким голосом и привычкой командовать всеми вокруг. Она и правда сделала для них многое – это её с мужем, отцом Димы, подарок позволил молодой семье переехать из съёмной однушки в свою собственную квартиру. Но этот щедрый жест, как теперь понимала Катя, имел свою цену.
Два месяца назад, когда они с Димой впервые переступили порог новой квартиры, Катя чувствовала себя на седьмом небе. Ключи в руках, запах свежей штукатурки, пустые комнаты, которые они собирались наполнить своей жизнью. Галина Ивановна и её муж, Виктор Петрович, стояли рядом, сияя от гордости.
– Ну что, дети, вот ваш новый дом! – Галина Ивановна раскинула руки, будто сама построила эти стены. – Мы с папой всё для вас сделали. Теперь живите, радуйтесь!
Катя тогда искренне обняла свекровь, чувствуя благодарность. Они с Димой не могли бы позволить себе такую квартиру – цены на жильё кусались, а их зарплаты учителя и менеджера по продажам едва покрывали аренду и повседневные расходы. Подарок родителей Димы был как чудо. Но уже тогда в голосе Галины Ивановны Катя уловила что-то, что заставило её насторожиться – нотку собственничества, словно она не просто дарила, а вручала что-то, что всё ещё принадлежит ей.
– Спасибо вам огромное, – сказала тогда Катя, стараясь прогнать это чувство. – Это… это просто невероятно.
– Ничего, ничего, – свекровь махнула рукой, но её глаза цепко осматривали пустые комнаты. – Только вы уж обживайтесь с умом. Я вам помогу, подскажу, что к чему.
И вот с того дня началось. Сначала Галина Ивановна присылала сообщения с советами: «Катя, не берите тёмные обои, они мрак нагоняют». Потом начала звонить: «Дима, я видела отличную люстру, вам в гостиную подойдёт». А через неделю после их переезда свекровь появилась на пороге с коробкой старых штор – тяжёлых, бордовых, с кисточками, которые, по её словам, «идеально впишутся».
– Галина Ивановна, мы уже выбрали шторы, – попыталась возразить Катя, показывая лёгкие бежевые занавески, которые они с Димой купили на распродаже.
– Это? – свекровь скептически приподняла бровь. – Это же тряпочки какие-то. Нет, мои шторы – это классика, проверенная временем.
Катя тогда промолчала, лишь крепче сжала губы. Дима, как всегда, пожал плечами и сказал: «Мам, ну ладно, давай попробуем». И бордовые монстры заняли место в их гостиной, будто знак того, что их дом уже не совсем их.
Прошёл месяц, и вторжения Галины Ивановны становились всё чаще. Она приходила без предупреждения, всегда с какой-нибудь «полезной» вещью – то с набором кастрюль, которые «намного лучше ваших», то с картиной в позолоченной раме, которая, по её мнению, «добавит уюта». Катя чувствовала, как её раздражение растёт, но каждый раз сдерживалась. Она не хотела ссориться с Димой, который, кажется, вообще не видел проблемы.
– Кать, ну она же из добрых побуждений, – говорил он, когда Катя пыталась поднять тему. – Просто хочет, чтобы нам было хорошо.
– Хорошо? – Катя чуть не задохнулась от возмущения. – Дим, она вчера сказала, что наш диван – дешёвка и надо брать кожаный! А сегодня утром звонила и спрашивала, почему мы ещё не поставили её старую этажерку в спальне! Это не помощь, это… это как будто она хозяйка здесь!
Дима только качал головой, будто Катя преувеличивала. Но она видела, как он напрягается, когда звонит мать, как старается сменить тему, когда Катя заводит разговор о её визитах. Он был между двух огней – женой, которая требовала границ, и матерью, которая не привыкла, чтобы ей возражали.
Однажды вечером, когда Галина Ивановна в очередной раз заявилась без звонка, Катя не выдержала. Свекровь вошла в квартиру с пакетом, из которого торчали какие-то занавески, и сразу направилась в кухню.
– Катя, я тут подумала, – начала она, даже не поздоровавшись. – Ваши жалюзи на кухне – это кошмар. Я привезла нормальные шторы, сейчас повесим.
– Галина Ивановна, – Катя старалась говорить спокойно, но голос дрожал. – Мы с Димой выбрали жалюзи специально. Они удобные, моются легко. Нам нравятся.
– Да что вы понимаете в уюте? – свекровь отмахнулась, уже разворачивая свои шторы. – Молодёжь, всё вам лишь бы проще. А дом должен быть с душой!
Катя почувствовала, как кровь прилила к лицу. Она посмотрела на Диму, который молча стоял в дверях, но он лишь пожал плечами, будто говоря: «Ну что я могу сделать?»
– Галина Ивановна, – Катя сделала шаг вперёд, – это наш дом. И мы сами решаем, какие шторы здесь вешать.
– Ваш дом? – свекровь прищурилась, её голос стал холоднее. – Напомнить, благодаря кому вы тут живёте? Мы с Виктором всю жизнь копили, чтобы у сына была квартира. И что, теперь мне нельзя даже шторы подарить?
Катя замерла, чувствуя, как слова свекрови бьют, словно пощёчина. Дима наконец-то подал голос:
– Мам, ну хватит. Катя права, мы сами разберёмся.
Но Галина Ивановна только фыркнула:
– Разберётесь? Без нас бы вы до сих пор в съёмной однушке ютились!
Этот разговор стал последней каплей. Катя ушла в спальню, хлопнув дверью, и впервые за долгое время позволила себе заплакать. Она не хотела быть неблагодарной. Она понимала, что без помощи родителей Димы они с мужем ещё годы копили бы на жильё. Но почему этот подарок стал чувствоваться как ошейник?
Следующие дни прошли в напряжённой тишине. Катя старалась избегать разговоров о свекрови, но каждый скрип входной двери заставлял её вздрагивать – не Галина ли Ивановна снова решила «заглянуть»? Дима, наоборот, стал чаще задерживаться на работе, будто пытаясь избежать конфликта.
Однажды вечером, когда они ужинали, Катя не выдержала:
– Дим, нам надо поговорить.
– Опять про маму? – он устало отложил вилку.
– Да, про неё, – Катя посмотрела ему в глаза. – Я не могу так жить. Я чувствую себя гостьей в собственном доме. Она приходит, когда хочет, трогает наши вещи, решает, что нам надо, а что нет. Это ненормально!
– Кать, она просто привыкла всё контролировать, – Дима вздохнул. – Она всегда такой была.
– И что, нам теперь всю жизнь подстраиваться под её привычки? – Катя повысила голос. – Это наш дом, Дима! Наш! А она ведёт себя так, будто мы ей одолжение делаем, живя здесь!
Дима молчал, глядя в тарелку. Катя видела, как он борется с собой – между желанием защитить жену и страхом обидеть мать.
– Я поговорю с ней, – наконец сказал он тихо. – Обещаю.
– Ты уже говорил, – Катя покачала головой. – И что? Она всё равно делает, что хочет. Дима, если ты не поставишь границы, это сделаю я. Но тогда, боюсь, будет хуже.
Он кивнул, но в его глазах была растерянность. Катя чувствовала, что этот разговор – лишь начало, и что-то подсказывало ей, что Галина Ивановна не сдастся так легко.
Через несколько дней Дима всё-таки решился. Он позвонил матери и попросил её приехать, чтобы «серьёзно поговорить». Катя нервничала весь день, репетируя в голове, что скажет, чтобы не звучать неблагодарной, но при этом быть твёрдой. Когда Галина Ивановна вошла в квартиру, Катя заметила в её руках очередную коробку – на этот раз с каким-то светильником.
– Это для вашей спальни, – свекровь улыбнулась, будто ничего не происходило. – Там у вас слишком тускло, я присмотрела одну лампу, очень стильную.
– Мама, – Дима кашлянул, – мы позвали тебя не за этим. Нам надо поговорить.
– О чём это? – Галина Ивановна приподняла бровь, её голос стал настороженным.
– О квартире, – Дима посмотрел на Катю, словно ища поддержки. – И о том, как мы тут живём.
– А что не так? – свекровь скрестила руки на груди. – Я вам квартиру подарила, а вы теперь недовольны?
– Мы благодарны, – быстро вставила Катя, стараясь смягчить тон. – Очень благодарны. Но, Галина Ивановна, это наш дом. И мы хотим сами решать, как его обустраивать.
– Сами? – свекровь усмехнулась. – А кто вам полки в ванной посоветовал? Кто нашёл мастера для ремонта? Я, между прочим, всё для вас делаю!
Катя почувствовала, как внутри снова закипает гнев, но сдержалась.
– Мы ценим вашу помощь, – сказала она, стараясь говорить спокойно. – Но нам важно, чтобы это был наш дом. Где мы сами принимаем решения. Без… без вашего контроля.
– Контроля? – Галина Ивановна всплеснула руками. – Да я вам как родная мать! А ты, Катя, вместо благодарности мне лекции читаешь?
Дима шагнул вперёд, его голос стал твёрже:
– Мам, хватит. Мы с Катей хотим жить своей жизнью. И если ты не можешь это принять, то…
Он замолчал, не закончив фразу. Катя посмотрела на него, чувствуя, как сердце колотится. Что он хотел сказать? Что они откажутся от квартиры? Или что перестанут общаться с его матерью?
Галина Ивановна побледнела.
– То есть как это? – её голос дрогнул. – Вы что, выгоняете меня из своей жизни? После всего, что я для вас сделала?
Напряжение в комнате стало почти осязаемым. Катя чувствовала, как воздух сгущается, как каждая секунда тянется, будто в замедленной съёмке. Дима открыл рот, чтобы ответить, но в этот момент раздался звонок в дверь.
– Это кто ещё? – Галина Ивановна нахмурилась, глядя на сына.
Дима пожал плечами, явно растерянный. Катя пошла открывать, чувствуя, как внутри всё сжимается от предчувствия. На пороге стоял Виктор Петрович, отец Димы, с усталым лицом и небольшим пакетом в руках.
– Здравствуйте, – он неловко улыбнулся. – Я… это… подумал, что надо заглянуть. Поговорить.
Катя замерла, не зная, чего ожидать. Виктор Петрович редко вмешивался в дела семьи, всегда оставляя главную роль своей жене. Но его появление сейчас, в самый разгар их спора, не предвещало ничего хорошего. Или, может, наоборот?
– Катя, я всё понимаю, – Виктор Петрович неловко переступил с ноги на ногу, всё ещё стоя в дверях. Его голос был тихим, почти извиняющимся, а в руках он сжимал пакет с чем-то, что подозрительно звякало, как бутылка. – Но давай поговорим спокойно, без криков.
Катя отступила, пропуская его в квартиру. Её сердце колотилось, будто предчувствуя новый поворот. Виктор Петрович, отец Димы, редко появлялся без предупреждения. Обычно он был тенью своей жены – молчаливый, соглашающийся со всем, что скажет Галина Ивановна. Но сейчас в его глазах мелькало что-то новое – решимость? Усталость? Катя не могла понять.
– Папа, ты вовремя, – Дима шагнул вперёд, пытаясь разрядить напряжение. – Мы тут как раз… обсуждаем.
– Обсуждаете? – Галина Ивановна фыркнула, скрестив руки на груди. Она сидела на диване, её губы были поджаты, а взгляд метался между сыном и невесткой. – Это не обсуждение, а форменное хамство! Я вам квартиру подарила, а вы мне теперь указываете, что я могу, а что нет?
Катя почувствовала, как внутри снова закипает гнев, но Виктор Петрович поднял руку, останавливая жену.
– Галя, хватит, – сказал он неожиданно твёрдо. – Дай людям слово сказать.
Галина Ивановна замерла, явно не ожидая такого от мужа. Даже Катя удивилась – Виктор Петрович обычно не вмешивался в её монологи.
– Садитесь, – он кивнул на диван, сам опускаясь в кресло. Пакет с тихим звяком он поставил на пол. – Давайте разберёмся.
Напряжение в комнате можно было резать ножом. Катя сидела рядом с Димой, чувствуя тепло его плеча, но это не успокаивало. Она смотрела на Виктора Петровича, пытаясь угадать, что он скажет. Её мысли путались: то ли он пришёл поддержать жену, то ли, наоборот, собирается поставить её на место?
– Пап, – начал Дима, кашлянув, – мы с Катей очень благодарны за квартиру. Правда. Но… нам кажется, что мама слишком… вмешивается.
– Вмешивается? – Галина Ивановна вскинула брови. – Я вам помогаю! Без меня вы бы до сих пор обои в строительном магазине выбирали!
– Мам, – Дима повернулся к ней, его голос стал жёстче, – ты не просто помогаешь. Ты приходишь без звонка, переставляешь мебель, критикуешь всё, что мы делаем. Это наш дом, понимаешь? Наш!
Галина Ивановна открыла рот, чтобы возразить, но Виктор Петрович снова поднял руку.
– Галя, помолчи, – сказал он, и в его голосе была такая усталость, что все замолчали. – Я всю жизнь тебя слушал. И молчал. Но сейчас, похоже, пора мне сказать.
Катя затаила дыхание. Дима сжал её руку под столом. Галина Ивановна смотрела на мужа, будто видела его впервые.
– Когда мы решили подарить вам квартиру, – начал Виктор Петрович, глядя на Диму и Катю, – мы с Галей хотели одного: чтобы у вас была своя крыша над головой. Чтобы вы не мотались по съёмным углам, как мы в молодости. Но, – он сделал паузу, посмотрев на жену, – это был подарок. Не долг. Не повод контролировать вашу жизнь.
– Витя, ты о чём? – Галина Ивановна нахмурилась. – Я и не контролирую! Я просто забочусь!
– Забота – это когда спрашивают, – тихо, но твёрдо сказал Виктор Петрович. – А ты, Галя, не спрашиваешь. Ты решаешь. За них. За меня. Всегда так было.
В комнате повисла тишина. Катя почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она никогда не видела, чтобы Виктор Петрович так говорил с женой. Даже Дима, кажется, был ошарашен – он смотрел на отца с широко открытыми глазами.
– Пап, – наконец выдавил он, – мы не хотим ссориться. Просто… нам нужно своё пространство.
– И вы его получите, – Виктор Петрович кивнул. – Я поговорю с мамой. Но и вы, – он посмотрел на Катю, – не держите зла. Она… она просто не умеет по-другому.
Катя кивнула, хотя внутри всё кипело. Не держать зла? Легко сказать. Она вспомнила, как Галина Ивановна без спроса переложила её книги на полке, потому что «так аккуратнее». Как настояла на том, чтобы они купили «правильный» ковёр, хотя Катя мечтала о другом. Как однажды, застав Катю за мытьём посуды, сказала: «Ты бы лучше училась готовить, а то Дима скоро на работе бутерброды начнёт есть».
Но сейчас, глядя на Виктора Петровича, Катя вдруг почувствовала укол жалости. Этот мужчина, всегда такой молчаливый, словно всю жизнь прожил в тени своей жены. И вот теперь он решился заговорить.
– Я не хочу, чтобы вы ссорились, – продолжил Виктор Петрович. – Но, Галя, ты должна понять: это их дом. Не наш. Мы своё дело сделали – подарили. А дальше – их жизнь.
Галина Ивановна молчала, её лицо было как каменное. Катя видела, как её пальцы нервно теребят край скатерти. Наконец, свекровь заговорила, и её голос дрожал:
– То есть, я теперь вообще не нужна? Выходит, я всё зря делала?
– Мам, – Дима наклонился к ней, – ты нужна. Очень. Но не как хозяйка этого дома. Как мама. Как бабушка, когда у нас будут дети.
При упоминании детей Катя невольно напряглась. Они с Димой пока не планировали детей – слишком много было забот с переездом и ремонтом. Но слова Димы, кажется, задели Галину Ивановну. Она посмотрела на сына, и в её глазах мелькнула тень уязвимости.
– Я… я подумаю, – наконец сказала она, вставая. – Мне нужно домой.
– Галя, – Виктор Петрович поднялся следом, – я с тобой. Проводим тебя.
Когда дверь за родителями закрылась, Катя рухнула на диван, чувствуя, как усталость накатывает волной. Дима сел рядом, обняв её за плечи.
– Прости, – тихо сказал он. – Я должен был раньше с ней поговорить.
– Ты пытался, – Катя пожала плечами. – Но, кажется, твой папа сказал больше, чем мы оба могли.
– Да уж, – Дима усмехнулся. – Никогда не думал, что он способен так говорить.
Они сидели в тишине, слушая, как за окном шелестит дождь. Впервые за долгое время Катя почувствовала, что их дом снова стал их – хотя бы на этот вечер. Но что-то подсказывало ей, что это затишье перед бурей.
На следующий день Галина Ивановна не позвонила. И на следующий тоже. Катя, которая привыкла к ежедневным сообщениям свекрови с «советами», начала подозревать, что та готовит что-то новое. Дима, наоборот, был настроен оптимистично.
– Может, она правда поняла, – сказал он за завтраком, намазывая тост джемом. – Папа ведь не просто так пришёл. Он редко вмешивается, но если уж говорит – мама слушает.
– Хочется верить, – Катя отхлебнула кофе, глядя в окно. Парк за домом был усыпан жёлтыми листьями – осень в Москве всегда была красивой, но какой-то щемящей. – Но я её знаю. Она не сдаётся так просто.
И Катя оказалась права. На третий день, когда они с Димой вернулись с работы, их ждал сюрприз. На пороге квартиры стояла Галина Ивановна, а рядом – огромный чемодан.
– Мам? – Дима замер, держа ключи в руке. – Что это?
– Я решила пожить с вами, – свекровь выпрямилась, её голос был полон решимости. – Временно, конечно. У нас дома ремонт начался, трубы меняют. Виктор сказал, что мне лучше переждать здесь.
Катя почувствовала, как земля уходит из-под ног. Ремонт? Трубы? Она посмотрела на Диму, ожидая, что он возразит, но тот лишь растерянно моргнул.
– Мам, а почему ты не предупредила? – наконец выдавил он.
– А что предупреждать? – Галина Ивановна пожала плечами, уже затаскивая чемодан в прихожую. – Это же ваш дом, я не чужая. К тому же, я ненадолго. Недели две, может, три.
Катя открыла рот, чтобы возразить, но слова застряли в горле. Она посмотрела на Диму, надеясь, что он вспомнит их недавний разговор, слова отца, их обещание установить границы. Но Дима лишь пробормотал:
– Ну… ладно, мам. Поживёшь в гостиной, там диван раскладной.
Катя почувствовала, как внутри всё сжимается. Она молча прошла в спальню, закрыла дверь и прислонилась к стене. Слёзы жгли глаза, но она не дала им пролиться. Две недели? Три? А что дальше? Галина Ивановна останется навсегда, и их дом окончательно перестанет быть их?
Следующие дни стали настоящим испытанием. Галина Ивановна, словно не замечая напряжения, взялась за обустройство квартиры с новой силой. Она переставила посуду в шкафах, потому что «так удобнее». Купила новый светильник для кухни, хотя Катя сто раз говорила, что старый их устраивает. А однажды утром Катя застала свекровь за глажкой её платьев – без спроса, просто потому, что «они мятые, некрасиво».
– Галина Ивановна, – Катя старалась говорить спокойно, – я сама глажу свои вещи.
– Ой, да что ты, Катя, – свекровь отмахнулась. – Я же помочь хочу. Ты на работе весь день, когда тебе гладить?
– Я нахожу время, – Катя сжала кулаки. – И мне не нужна помощь, если я о ней не прошу.
Галина Ивановна посмотрела на неё с лёгким удивлением, но ничего не ответила. Однако вечером, когда Дима вернулся домой, она встретила его с целой тирадой:
– Дима, твоя жена меня совсем не уважает! Я тут стараюсь, а она… она чуть ли не выгоняет меня!
– Мам, – Дима устало потёр глаза, – никто тебя не выгоняет. Но ты правда… слишком много на себя берёшь.
– Слишком много? – Галина Ивановна всплеснула руками. – Я для вас всё делаю! А вы… неблагодарные!
Катя, стоя в дверях кухни, почувствовала, как терпение лопается, словно мыльный пузырь. Она шагнула вперёд, её голос дрожал от сдерживаемого гнева:
– Галина Ивановна, это не ваш дом! Это наш с Димой дом! И я устала повторять, что мы сами решаем, как здесь жить! Если вам так хочется всё контролировать, вернитесь в свою квартиру и командуйте там!
Слова вырвались, как выстрел. Дима замер, Галина Ивановна побледнела. На секунду показалось, что сейчас свекровь взорвётся, но она лишь поджала губы и вышла из кухни, хлопнув дверью.
– Кать, – Дима посмотрел на неё с упрёком, – зачем так резко?
– А как ещё? – Катя почти кричала. – Ты обещал поговорить с ней! Обещал, что мы установим границы! А вместо этого она живёт здесь, как хозяйка!
– Она моя мать, – тихо сказал Дима. – И у неё правда ремонт.
– Ремонт? – Катя горько усмехнулась. – Ты правда веришь, что это про трубы? Она просто хочет держать нас под контролем! И ты ей это позволяешь!
Дима молчал, глядя в пол. Катя чувствовала, как между ними растёт стена – невидимая, но такая тяжёлая. Она повернулась и ушла в спальню, понимая, что дальше так продолжаться не может.
На следующий день Катя решила действовать. Она позвонила Виктору Петровичу.
– Здравствуйте, – сказала она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. – Нам нужно поговорить. О Галине Ивановне. И о… ремонте.
– Катя, – Виктор Петрович вздохнул, – я уже понял, что там не только про трубы. Приезжай ко мне, обсудим.
Они встретились в кафе неподалёку от дома родителей Димы. Виктор Петрович выглядел усталым, но его глаза были полны решимости.
– Галя… она всегда такая была, – начал он, помешивая кофе. – Любит, чтобы всё было по её. Но я не знал, что она решит к вам переехать.
– А ремонт? – Катя прищурилась. – Это правда?
– Частично, – Виктор Петрович отвёл взгляд. – Трубы меняют, но… это не срочно. Она просто… ей одиноко. После того как мы подарили вам квартиру, она как будто потеряла цель. Всё время говорит, что вы без неё не справитесь.
Катя молчала, переваривая услышанное. Ей вдруг стало жаль Галину Ивановну – женщину, которая всю жизнь привыкла быть нужной, контролировать всё вокруг. Но жалость не отменяла того, что их жизнь рушилась.
– Виктор Петрович, – Катя посмотрела ему в глаза, – я не хочу ссориться с вашей женой. Но я не могу жить в доме, где меня не считают хозяйкой. Что нам делать?
Он задумался, потом сказал:
– Я поговорю с ней. Но, Катя, вам с Димой тоже нужно быть твёрже. Она не отступит, если вы сами не обозначите границы.
Вернувшись домой, Катя застала Диму на кухне. Он выглядел потерянным, будто не спал всю ночь.
– Кать, – сказал он, – я думал о том, что ты сказала. И ты права. Я должен был поставить маму на место.
– Дим, – Катя села напротив, – я не хочу, чтобы ты выбирал между мной и мамой. Но я не могу жить так, будто этот дом не наш.
– Я знаю, – он взял её за руку. – И я готов. Сегодня вечером мы сядем и поговорим с ней. Втроём. Без криков, без истерик. Но я скажу всё, как есть.
Вечер наступил слишком быстро. Галина Ивановна сидела на диване, её чемодан всё ещё стоял в углу, как напоминание о её присутствии. Катя чувствовала, как сердце колотится, но была готова. Дима начал первым:
– Мам, мы с Катей хотим, чтобы ты нас услышала. Этот дом – наш. И мы благодарны за ваш подарок, но это не даёт тебе права решать за нас.
Галина Ивановна открыла рот, чтобы возразить, но Дима продолжил:
– Если ты хочешь быть частью нашей жизни, мы будем рады. Но не как хозяйка. Как гость. И если ты останешься здесь, мы хотим чётких правил: никаких перестановок, никаких советов без спроса.
Свекровь молчала, её лицо было непроницаемым. Наконец, она заговорила:
– А если я не соглашусь? Что тогда? Вернёте мне квартиру?
Катя почувствовала, как кровь стынет в жилах. Это был ультиматум. Она посмотрела на Диму, ожидая его реакции. Он сжал её руку и сказал:
– Мам, если ты не можешь уважать наши границы, мы найдём другой выход. Даже если это значит переехать.
Галина Ивановна побледнела. Она явно не ожидала такого. Катя тоже была ошарашена – Дима впервые говорил так твёрдо, так уверенно.
– Вы серьёзно? – голос свекрови дрогнул. – Ради этого… ради неё ты готов отказаться от всего?
– Не ради неё, – тихо сказал Дима. – Ради нас. Ради нашей семьи.
В этот момент раздался звонок в дверь. Катя вздрогнула – неужели опять Виктор Петрович? Но когда она открыла, на пороге стояла её подруга Лена, с которой они не виделись пару месяцев.
– Кать, я тут мимо проходила, – Лена неловко улыбнулась, заметив напряжённые лица. – Простите, я не вовремя?
– Нет, – Катя покачала головой, чувствуя, как внутри загорается искра надежды. – Ты как раз вовремя.
Лена, ничего не подозревая, вошла в квартиру, и её появление стало неожиданным поворотом. Она, всегда такая прямолинейная и не терпящая несправедливости, сразу уловила атмосферу.
– Ого, – сказала она, оглядывая Галину Ивановну и её чемодан. – Что у вас тут за переезд?
И этот вопрос, такой простой и невинный, стал искрой, которая разожгла финальный разговор. Галина Ивановна, привыкшая к тому, что её слова – закон, вдруг оказалась в ситуации, где её действия обсуждали не только сын и невестка, но и посторонний человек.
– Лен, – Катя решилась, – расскажи, как ты живёшь со своими свёкрами. Они же у тебя тоже помогли с жильём, да?
– Ага, – Лена кивнула, усаживаясь на стул. – Помогли. Но я сразу сказала: спасибо, но это наш дом. И они приходят в гости, а не с инспекцией.
Галина Ивановна нахмурилась, но промолчала. Лена, не замечая её взгляда, продолжала:
– Знаете, я когда-то тоже боялась обидеть свекровь. Но потом поняла: если не обозначить границы, они будут считать твой дом своим. И это не про неблагодарность, а про уважение к себе.
Эти слова повисли в воздухе. Катя видела, как Галина Ивановна напряглась, но в её глазах мелькнуло что-то новое – не гнев, а сомнение.
– Мам, – Дима посмотрел на неё, – мы не хотим тебя терять. Но мы не можем жить так, будто этот дом твой.
Галина Ивановна молчала долго, так долго, что Катя начала думать, что она сейчас просто встанет и уйдёт. Но вместо этого свекровь вдруг сказала:
– Хорошо. Я… я попробую. Но вы тоже поймите – мне тяжело. Я всю жизнь для тебя, Дима, старалась.
– Мы понимаем, – Катя впервые за вечер заговорила мягко. – И мы хотим, чтобы ты была с нами. Но как мама, а не как хозяйка.
Прошёл месяц. Галина Ивановна вернулась в свою квартиру – ремонт, как оказалось, был уже почти закончен. Она стала приходить реже, и каждый раз звонила заранее. Иногда приносила что-то – пирог, цветы, – но теперь спрашивала: «Можно, я вам тут кое-что оставлю?»
Катя и Дима начали дышать свободнее. Их дом снова стал их – с их шторами, их посудой, их порядком. Но главное – они научились говорить друг с другом. Дима больше не отмалчивался, когда Катя поднимала тему свекрови. А Катя научилась не держать обиду, а говорить прямо.
Однажды вечером, когда они пили чай на балконе, глядя на огни парка, Дима сказал:
– Знаешь, я думал, что мама никогда не изменится. Но, кажется, мы все чему-то научились.
– Да, – Катя улыбнулась, прижимаясь к его плечу. – А я научилась, что иногда надо быть жёстче. Не ради ссоры, а ради нас.
Галина Ивановна, к удивлению Кати, тоже начала меняться. Она всё ещё иногда давала советы, но теперь они звучали иначе – не как приказы, а как предложения. А однажды, когда она пришла в гости, то сказала:
– Катя, я тут подумала… Может, вы мне поможете шторы выбрать? Для моей квартиры. А то я, похоже, в этом не так уж и разбираюсь.
Катя рассмеялась, чувствуя, как последние капли обиды растворяются.
– Конечно, Галина Ивановна. Давайте выберем что-то красивое. Вместе.
И в этот момент она поняла: их дом – не просто стены и мебель. Это место, где они с Димой учатся быть семьёй. И даже свекровь, такая властная и непростая, может стать частью этой семьи – если все будут уважать друг друга.