Ольга всегда жила с матерью. Так сложилось: сначала учёба, потом работа, потом как-то не сложилось с личной жизнью. К тридцати годам она уже не строила иллюзий, что встретит кого-то особенного, а к сорока привыкла к роли вечной дочки. Мама была строгой, но справедливой, любила порядок, умела экономить и всегда знала, как правильно жить. Ольга привыкла, что всё в доме по маминым правилам и не спорила, так было даже удобнее.
Два года назад мама заявила, что выходит замуж за своего давнего ухажёра. Жениху было семьдесят два, он жил в соседнем районе, был вдовцом и, по словам мамы, очень порядочным человеком. Ольга не возражала, но внутри было странное чувство, что ни к чему хорошему это не приведёт.
Муж мамы, Иван, поселился у них через месяц после свадьбы. Принёс с собой два чемодана, стопку книг и коробку с лекарствами. Ольга старалась держаться в стороне, но квартира была небольшая, двухкомнатная, и избежать общения не получалось.
– Оля, сделай Ивану чай без сахара, – просила мама. – Ему нельзя сладкое, у него диабет.
– Оля, сходи в аптеку, у Ивана таблетки закончились.
Поначалу Ольга старалась не возмущаться, но постепенно раздражение накапливалось. Теперь в её расписании, помимо работы, появились чужие лекарства, диетические супы и бесконечные просьбы мамы.
– Ты же всё равно дома, разве тебе трудно? – оправдывалась мама.
– А тебе самой не трудно было бы? – не выдерживала Ольга.
– У меня давление, ты же знаешь, – вздыхала мама. – А Ивану нужна помощь.
Ольга понимала, но с каждым днём злость росла. Она не выбирала себе такого соседа по квартире, не мечтала в сорок лет быть сиделкой чужому человеку. Но спорить с мамой было бесполезно – та только обижалась и говорила, что дочь её не любит.
Ольга пыталась не думать о несправедливости происходящего. Она вставала рано, готовила маме кашу, Ивану – его особый омлет на пару, потом до работы бежала в аптеку за очередными таблетками, на выходных – на рынок за овощами для супа. При этом нужно было работать, начальник намекал на дедлайны, и Ольга уже не помнила, когда последний раз отдыхала.
– Оля следи, чтобы Иван не ел печенье, – просила мама. – Он хитрит, прячет под подушкой.
Ольга заходила в комнату к Ивану, тот делал вид, что читает газету, хотя на столе всегда стояла пустая чашка и крошки.
– Вам же нельзя сладкое, – напоминала женщина.
– Да знаю я, – ворчал он. – Но ведь душа просит. Ты сама попробуй откажись от всего вкусного.
Оля пыталась не спорить, но внутри всё кипело. Она не хотела быть ни сиделкой, ни контролёром. Иногда она жаловалась подруге по телефону:
– Я, кажется, теперь живу не в квартире, а в санатории для пожилых.
Подруга смеялась:
– Ты держись, Оль. Зато опыт какой! Потом хоть в дом престарелых устраивайся.
Ольга пыталась шутить, но смех выходил натянутым. Иногда она ловила себя на мысли, что мечтает о тишине, о пустой квартире, где никто не просит сварить компот или измерить давление.
Однажды вечером мама устроила разнос:
– Почему ты не напомнила Ивану выпить таблетки, пока меня не было? Я же просила! У него давление поднялось!
– Мама, я работаю, между прочим, – не выдержала Ольга. – Я не могу за всеми уследить. Может, тебе стоит нанять сиделку?
– Ага, и платить ей из чего? – возмутилась мама. – Ты же знаешь, у нас денег лишних нет.
– А у меня есть? – Ольга чуть не заплакала. – Я не обязана всё это тянуть.
Мама обиделась, ушла в комнату и хлопнула дверью. Иван тихо сказал:
– Не ругайтесь, девочки. Я сам виноват, что вам хлопот добавил.
Ольга только вздохнула. Ей было жалко и маму, и этого чужого ей мужчину, но больше всего – саму себя.
С каждым днём Ольга чувствовала себя всё больше загнанной в угол. Мама стала нервной, часто жаловалась на сердце, но при этом не забывала контролировать каждый шаг дочери.
– Ты опять забыла купить Ивану хлеб для диабетиков, – начинала она с утра.
– Я не забыла, просто его не было в магазине, – оправдывалась Ольга.
– Надо было в другой зайти, – тут же парировала мама. – Ты совсем не думаешь о человеке.
Иван старался не вмешиваться в эти разговоры, но его присутствие ощущалось постоянно. Ольга ловила себя на том, что раздражается даже из-за мелочей – например, когда Иван долго выбирает, какую кашу он сегодня хочет, или когда жалуется, что не может найти свои очки.
– Оля, ты не сердись, – как-то сказал он ей вечером. – Я понимаю, что тебе тяжело. Но мне ведь тоже неприятно быть беспомощным.
Ольга кивнула, но в душе у неё всё клокотало. Она не хотела быть злой, но усталость и обида копились. Она перестала встречаться с подругами, не ходила в кино, даже прогулки превратились в редкость – всегда находилось какое-то дело по дому или просьба от мамы.
В один из вечеров, когда Ольга уже собиралась лечь спать, мама зашла к ней в комнату.
– Ты могла бы быть повнимательнее, – сказала она. – Ивану сегодня было плохо, а ты даже не спросила, как он себя чувствует.
– Мама, я не могу быть всем – и дочерью, и сиделкой, и поваром, и ещё работать, – устало ответила Ольга. – Я тоже человек.
– Я в твоём возрасте и не такое тянула, – обиделась мама. – А ты только жалуешься.
– Может, тебе тогда и дальше всё самой делать? – вспылила женщина. – Я не железная!
Мама ушла, хлопнув дверью. Иван тихо позвал из комнаты:
– Оля, не ругайся с мамой. Она добрая, просто устала.
Ольга села на кровать и поняла, что больше не чувствует себя хозяйкой даже в собственной комнате. Она всё чаще ловила себя на том, что мечтает исчезнуть хотя бы на пару дней. Просто уехать куда-нибудь, где никто не просит сварить кашу, не требует купить таблетки и не просит искать потерянные очки. Но даже мысли о коротком отдыхе казались фантастикой: мама не справится одна, Ивану нужна помощь, а денег на сиделку всё равно нет.
В выходные мама устроила очередной скандал:
– Ты опять много соли добавила в суп. Ивану нельзя солёное, ты что, не понимаешь?
– Мама, я уже третий раз за день готовлю отдельно для нас и для него, – с трудом сдерживала слёзы Ольга. – Может, хватит меня ругать? Я не робот.
– А ты попробуй не лениться, – парировала мама. – Я тоже в твоём возрасте и работала, и за всеми ухаживала, и никто не жаловался.
– Я устала, мама. Мне сорок лет, а я живу как прислуга, – не выдержала Ольга.
Мама разозлилась:
– Если бы у тебя была своя семья, я бы тебя не держала. А так – живём вместе, значит, надо помогать.
Ольга почувствовала, что сейчас заплачет, и вышла на лестничную площадку. Она стояла там, слушая, как за дверью продолжается спор, и думала: неужели так будет всегда? Неужели она так и останется вечно дочерью и вечно сиделкой, без права на личную жизнь, без надежды на перемены?
Вернувшись домой, к ней сразу обратился Иван.
– Оля, ты не сердись на маму, – тихо сказал он. – Она добрая, просто ей тяжело.
– Мне тоже тяжело, – ответила Ольга, чувствуя, что голос дрожит. – Я не железная.
– Ты хорошая, – сказал Иван, – только устала, конечно, от нас.
Вечером мама снова пыталась заговорить, но Оля уже не слушала. Она всё больше замыкалась в себе, перестала делиться мыслями даже с подругой. Казалось, что весь дом превратился в больничную палату, где она – и санитарка, и повар, и виноватая за всё. Жизнь стала похожа на бесконечный день сурка: лекарства, каши, давление, упрёки, редкие минуты тишины, когда все спят.
Мама тоже выглядела всё хуже: давление скакало, настроение менялось по десять раз на дню. Иван стал ещё беспомощнее, чем был. Ольга ловила себя на том, что иногда ей страшно заходить в их комнату — вдруг опять что-то случилось, опять нужно спасать, опять быть взрослой и ответственной.
Однажды вечером мама сказала:
– Ты стала такая злая, Оля. Раньше ты была мягче. Может, тебе стоит сходить к врачу?
Ольга только усмехнулась, а мама обиделась, махнув на неё рукой. Иван тихо сказал:
– Прости, что я всё это на тебя свалил.
В ту ночь Оля долго не спала, думала: если бы у неё была своя семья, дети, муж, может, всё было бы иначе. А теперь – ей всего сорок лет, а у неё ощущение, что вся жизнь прошла мимо.
Однажды утром, когда Ольга в очередной раз мыла посуду и слушала, как мама жалуется на жизнь, она вдруг поняла — ничего не изменится. Ни завтра, ни через год, ни через пять лет. Она так и останется в этой квартире, между двумя пожилыми людьми, которых любит и одновременно терпеть не может.
Вечером, когда все уснули, Ольга вышла на балкон, посмотрела на тусклый свет фонаря и впервые за долгое время заплакала. Не от жалости, не от обиды – а от того, что надежды на свою жизнь больше не было.