Январь выдался промозглым и серым. Людмила Петровна уже третий день не могла подняться с постели — суставы скрутило так, что даже простое движение рукой отзывалось острой болью.
— Мам, я вызвала врача, — Катя присела на край кровати, стараясь не потревожить мать неосторожным движением. — Больше так продолжаться не может.
— Зачем деньги тратить? — слабо возразила Людмила Петровна. — Само пройдет, как всегда.
В коридоре послышался звонкий голос Маши:
— Ка-а-ать, я ушла! Дима ждет в кафе!
Хлопнула входная дверь. Катя болезненно поморщилась.
— И даже не зашла к тебе. Как всегда, — в ее голосе звучала плохо скрываемая обида.
Людмила Петровна попыталась улыбнуться, но вышла лишь гримаса боли:
— Она молодая, у нее свои дела. Не всем же быть такими ответственными, как ты.
Диагноз прозвучал как приговор. Ревматоидный артрит, деформация суставов, необходима операция. Катя сидела в коридоре поликлиники, сжимая в руках заключение врача, и смотрела в одну точку. По щекам текли слезы.
Вечером, когда Людмила Петровна наконец заснула после приема обезболивающих, сестры собрались на кухне.
— Сто пятьдесят тысяч, — Катя смотрела на Машу, не отрываясь. — Где мы их возьмем? У меня кредит за машину, у тебя зарплата маникюрши… Маме нужна операция через два месяца!
Маша сидела, нервно теребя длинную прядь волос.
— А бабушкин дом? — вдруг оживилась она. — Он же пустой стоит с ее смерти. Там только старая мебель да хлам. Продадим — как раз хватит и на операцию, и еще останется.
Катя задумалась:
— Но это же память… Мама там выросла.
— Какая память? — фыркнула Маша. — Развалюха в деревне. Или ты предлагаешь маму похоронить, но сохранить дом?
Между сестрами повисло тяжелое молчание.
— Ладно, — наконец сдалась Катя. — Завтра начну узнавать про документы.
К концу марта дом был продан. Катя открыла счет в банке, куда поступили деньги — чуть больше двухсот тысяч рублей.
— Вот, мам, — Катя показала Людмиле Петровне выписку со счета. — Хватит и на операцию, и на реабилитацию. А остаток поделим с Машей — все-таки это и ее наследство тоже.
Людмила Петровна с благодарностью сжала руку старшей дочери:
— Катюша, спасибо. Без тебя я бы пропала.
Трехлетний Саша вбежал в комнату, забрался к бабушке на кровать:
— Бабуль, ты будешь как новенькая! Мама обещала!
Людмила Петровна прижала внука к себе. В последние недели руки болели не так сильно — новые лекарства помогали.
— А где Маша? — спросила она, заметив, что младшей дочери не видно с утра.
Катя отвела взгляд:
— Позвонила, сказала, что у нее сюрприз. Скоро придет.
Через час Маша влетела в квартиру с сияющим лицом и большой спортивной сумкой.
— Мам! Катя! Саша! У меня потрясающая новость! — она плюхнулась в кресло, раскрасневшаяся и взволнованная. — Дима сделал мне предложение! Мы едем к его родителям в Краснодар на месяц — познакомиться, обсудить свадьбу. А потом вернемся и будем готовиться.
— А как же работа? — нахмурилась Катя.
— Я уволилась, — беззаботно махнула рукой Маша. — Найду что-нибудь, когда вернусь. Или вообще не буду работать — Дима хорошо зарабатывает.
— А мамина операция? — Катя напряглась.
— Да что ты всё операция да операция! У тебя деньги есть, ты всё организуешь. Я буду на связи, — Маша обняла мать. — Не переживай, мамуль, всё будет хорошо. Через месяц вернусь, и ты уже будешь здорова.
Людмила Петровна слабо улыбнулась:
— Конечно, доченька. Езжай, знакомься с родителями. Только звони.
— А… — Катя хотела спросить про деньги, но осеклась под умоляющим взглядом матери.
Когда Маша умчалась собирать вещи, Людмила Петровна взяла дочь за руку:
— Катя, пусть едет. У девочки счастье. Не порти ей. С деньгами потом разберемся.
— Хорошо, мам, — кивнула Катя, но в глубине души почувствовала тревогу.
Операция прошла успешно. Май выдался теплым, и Людмила Петровна уже могла понемногу выходить на улицу, опираясь на Катину руку. Саша бегал вокруг, собирая в букет желтые одуванчики.
— От Маши звонила? — спросила Людмила Петровна.
Катя покачала головой:
— Уже две недели ни слуху ни духу. Телефон не отвечает.
— Наверное, занята, — вздохнула Людмила Петровна. — Влюбленные, им не до нас.
Катя промолчала. Накануне она проверила счет и обнаружила, что исчезли почти все деньги — осталось только на последний этап реабилитации матери. Половина суммы, та, что предназначалась Маше, оказалась снята. Но Кате звонили из банка — кто-то пытался снять и оставшиеся деньги, однако не смог, потому что для этой операции требовалось присутствие владельца счета.
В июне Маша неожиданно позвонила. Катя сразу почувствовала неладное — голос сестры звучал глухо, без обычного задора.
— Катя, — еле слышно произнесла Маша. — Можешь деньги перевести? Тысяч десять?
— Что случилось? — напряглась Катя.
— Дима… С его родителями… Короче, мы расстались. Мне нужно на билет до дома.
— А где деньги, которые ты сняла со счета? — прямо спросила Катя.
В трубке повисло долгое молчание.
— Я всё объясню, когда приеду, — голос Маши дрогнул. — Пожалуйста, Кать…
— Ты сняла свою половину и потратила? — Катя чувствовала, как внутри поднимается волна гнева.
— Я думала, мы с Димой… А его родители… Им нужен был ремонт, и он сказал…
— Ты отдала свою долю наследства его родителям на ремонт?! — Катя почти кричала. — Мы продали дом, чтобы спасти маму, а ты…
— Катя, я всё верну! Клянусь! Просто помоги сейчас, я хочу домой…
Катя закрыла глаза. Перед ними стояла картина: мать, бледная от боли, маленький Саша с одуванчиками, кредит за машину, который она всё еще выплачивала…
— Хорошо. Я переведу на билет. Но это последние деньги, Маша. У меня кредит, ребенок, мама еще не восстановилась полностью.
Через три дня Маша прислала сообщение, что задерживается.
Шли месяцы. От Маши не было вестей. Катя взяла второй кредит, чтобы оплатить курс массажа для матери. В октябре пришлось взять третий — на зимнюю одежду Саше и новые лекарства Людмиле Петровне. К декабрю на очередной кредит был куплен холодильник взамен сломавшегося.
Людмила Петровна видела, как тяжело приходится старшей дочери, но Катя только отмахивалась:
— Не переживай, мам. Я справлюсь. Зарплата хорошая, выкарабкаемся.
В декабре ей предложили должность управляющей в цветочном магазине, где она работала продавцом. Это означало повышение зарплаты — и новую ответственность.
— Ты гордишься мной, мам? — спросила она, рассказав о повышении.
— Всегда гордилась, — улыбнулась Людмила Петровна. — И буду гордиться. Ты никогда меня не подводила.
В глазах матери Катя увидела непрошеные слезы. О Маше они старались не говорить.
Январь 2006 года начался с сюрприза. В дверь позвонили ранним утром. На пороге стояла Маша — осунувшаяся, с потухшим взглядом, в старой куртке.
— Привет, — она неуверенно переминалась с ноги на ногу. — Можно войти?
Катя молча отступила, пропуская сестру. В коридор выглянула Людмила Петровна:
— Машенька!
Она бросилась к дочери, обняла крепко. Катя смотрела, скрестив руки на груди.
За чаем собрались все вместе. Саша с любопытством разглядывал тетю, которую почти не помнил.
— Что с тобой случилось? — тихо спросила Людмила Петровна, когда первые восторги улеглись.
Маша опустила голову:
— Дима… Он познакомил меня с родителями. Они делали ремонт в своем доме, и он попросил помочь. Я отдала им деньги — думала, это инвестиция в наше будущее… — она горько усмехнулась. — А потом у них начались проблемы с ремонтом, нужны были еще деньги. Я пыталась снять с нашего счета, но не смогла…
— И слава богу, — процедила Катя.
— А потом они просто… выставили меня. Дима сказал, что ещё не готов к семье. Я осталась без денег, пошла работать официанткой, снимала угол у старушки… — Маша всхлипнула. — Я хотела вернуть деньги, прежде чем приехать, но не смогла ничего накопить.
— Сколько же ты могла копить? — не выдержала Катя. — Полгода прошло!
— Я посылала вам деньги! — вскинулась Маша. — Три раза! По пять тысяч!
— Мы не получали ничего, — покачала головой Катя.
Маша закрыла лицо руками:
— Значит, Дима и это забрал… У него был доступ к моей почте, я давала ему пароль…
— Господи, какая же ты дура, — выдохнула Катя.
— Катя! — одернула ее мать. — Не надо так.
— А как надо?! — Катя вскочила. — Я тут разрываюсь между работой и домом, набрала кредитов, чтобы всех содержать, а она отдала наши деньги какому-то проходимцу!
— Это было наследство, — тихо сказала Маша. — Моя доля.
— Это были деньги на лечение мамы! — Катя теперь кричала. — Мы продали дом, чтобы спасти ее, а не чтобы ты шиковала с женихом!
— Я не шиковала! — крикнула в ответ Маша. — Я думала, что строю семью!
— Девочки, пожалуйста, — Людмила Петровна встала между дочерьми. — Не надо…
Внезапно она пошатнулась и схватилась за сердце.
— Мама! — в один голос воскликнули сестры.
Скорая уехала, оставив предписание: покой, никаких волнений, новые лекарства. Сестры сидели на кухне в напряженном молчании.
— Я могу пожить у подруги, — наконец произнесла Маша.
— Нет, — Катя покачала головой. — Это твой дом тоже. Оставайся.
— Правда? — в глазах Маши мелькнула надежда.
— Но есть условие, — твердо сказала Катя. — Ты должна вернуть свою долю. Не мне — маме. На лекарства и реабилитацию.
— Я верну, — кивнула Маша. — Обещаю. Любой ценой.
— И еще, — добавила Катя. — Никаких новых Дим. Хватит с нас потрясений.
Маша грустно улыбнулась:
— Поверь, я на всю жизнь получила урок.
В повисшей тишине раздался детский голос: Саша вошел на кухню, волоча за собой плюшевого медведя.
— А тетя Маша теперь с нами будет жить? — спросил он, глядя то на маму, то на тетю.
— Да, малыш, — Маша подхватила племянника на руки. — Теперь я никуда не денусь.
Катя смотрела на сестру, и в ее взгляде боролись недоверие и надежда.
— Знаешь, — вдруг сказала Маша, — ты так похожа на маму. Такая же сильная. А я… я как папа. Всё думаю только о себе.
— А ты помнишь папу? — удивилась Катя. — Тебе было пять, когда он ушел.
— Не помню, — покачала головой Маша. — Но мама рассказывала… Как он бросил вас ради другой женщины. А потом и ее бросил. И еще кого-то…
— Генетика — страшная сила, да? — невесело усмехнулась Катя.
Маша вдруг расплакалась:
— Я не хочу быть как он! Не хочу предавать свою семью! Я больше никогда так не сделаю, клянусь!
— Время покажет, — Катя сухо кивнула, но в глубине души что-то дрогнуло. — А пока — завтра пойдешь искать работу.
К весне Маша уже работала в салоне маникюра, отдавая половину зарплаты матери. Людмила Петровна сложила эти деньги в конверт — «На черный день».
Катя постепенно оттаивала. Однажды вечером, застав сестру за кухонным столом с калькулятором и блокнотом, она спросила:
— Что считаешь?
— Прикидываю, сколько еще отдавать, — вздохнула Маша. — При такими темпами лет пять еще…
— А ты думала, легко будет? — хмыкнула Катя, но уже без прежней злости.
— Нет, не думала. Но я справлюсь, — Маша подняла глаза. — Даже если десять лет понадобится. Я всё верну.
Катя помолчала, глядя на сестру — осунувшуюся, с обкусанными от волнения губами, с кругами под глазами от недосыпа.
— Знаешь, — вдруг сказала она, — может, возьмем Сашу и сходим в парк? Весна все-таки.
Лицо Маши просветлело:
— Правда? Прямо сейчас?
— Ну да, — пожала плечами Катя. — У нас обеих завтра выходной. А ты двоим отвечала не раз: про парк и машину? Или в зоопарк поедем?
Людмила Петровна смотрела из окна, как дочери и внук идут по улице. Катя что-то оживленно рассказывала, Маша смеялась, Саша прыгал между ними, держа обеих за руки.
«Простила», — с облегчением поняла она.
Медленно подойдя к серванту, она достала шкатулку, где хранила старые фотографии. На одной из них молодой мужчина обнимал ее, а рядом стояла пятилетняя Катя.
— Всё-таки не зря мы расстались, Сережа, — прошептала Людмила Петровна, глядя на фото бывшего мужа. — Я смогла воспитать их лучше, чем мы вместе.
Она спрятала фотографию обратно. Деньги — дело наживное. А вот семью так просто не вернешь. Теперь она снова была цела.