Смех гостей гудел за дверью, как рой пчел, а я стоял в тесной комнате для жениха, поправляя галстук, который, черт возьми, все время съезжал влево. Зеркало отражало мое лицо — небритое, с легкими тенями под глазами, но в целом я выглядел нормально.
Юра, 32 года, парень из провинции, который вот-вот станет мужем. Лесиным мужем. Сердце колотилось, но не от страха, а от какого-то радостного предвкушения. Сегодня все будет идеально: она в белом платье, я в этом дурацком костюме, а Игорь, мой лучший друг, будет держать кольца и подмигивать, как всегда, с этой его ухмылкой.
— Юра, ты там живой? — голос Игоря ворвался в комнату раньше, чем он сам. Дверь скрипнула, и вот он, в своем сером костюме, с растрепанными волосами, будто только что дрался с ветром. — Гости уже наполовину пьяные, а твоя мама всех заставляет танцевать под «Мурку». Это что, теперь официально Зоя Васильевна — душа свадьбы?
Я хмыкнул, глядя на него через зеркало. Игорь всегда умел разрядить обстановку. Мы дружили с восьмого класса, когда он, долговязый и в очках, помог мне отбиться от старшеклассников за школой.
С тех пор он был моим человеком — тем, кто знает все мои косяки и все равно остается рядом. Даже когда я влез в долги, чтобы открыть свой автосервис, Игорь занял мне денег, не спрашивая, верну ли.
А Леся… Леся появилась позже, три года назад, в кафе, где она пролила на меня чай и потом полчаса извинялась, краснея, как школьница. Я тогда подумал: вот она, моя. И вот мы здесь. Свадьба. Все как в кино.
— Иди, проверь, как там Леся, — сказал я, затягивая узел галстука. — Она, небось, паникует, что платье мятое или что тушь потекла.
Игорь кивнул, но что-то в его взгляде мелькнуло — тень, которую я не успел поймать. Он хлопнул меня по плечу и выскользнул за дверь. Я остался один, глядя на свое отражение. В голове крутилось: «Юра, ты готов? Это на всю жизнь». И я улыбался, потому что, черт, да, я был готов.
Через полчаса я уже стоял у входа в банкетный зал, где гремела музыка и пахло жареным мясом. Гости толпились, кто-то кричал тосты, кто-то чокался так, что бокалы звенели.
Мама, Зоя Васильевна, в своем бордовом платье, размахивала руками, рассказывая соседке про то, как я в детстве украл у нее помаду, чтобы нарисовать на заборе. Все смеялись, а я только качал головой.
Где же Леся? И где Игорь?
— Юра, сынок, иди сюда! — крикнула мама, но я махнул рукой и пошел к лестнице, ведущей на второй этаж. Там была комната для невесты, где Леся должна была готовиться. Я хотел увидеть ее до церемонии, просто на секунду, чтобы сказать, как сильно ее люблю. Глупо, знаю, но мне нужно было это сделать.
Лестница скрипела под ногами, а сердце билось все быстрее. Я представлял, как она стоит перед зеркалом, поправляет фату, как ее карие глаза блестят от волнения. Дверь была приоткрыта, и я услышал голоса. Ее голос. И… его.
— Игорь, ты с ума сошел, — шептала Леся, и в ее тоне было что-то странное, не паника, а… близость. — Если Юра узнает…
Я замер. Кровь ударила в виски, как будто кто-то врубил бас на максимум. Что она сказала? Что я узнаю? Я толкнул дверь, и она открылась с тихим скрипом.
Они стояли посреди комнаты. И Леся прижималась к Игорю.
— Что за ерунда? — мой голос прозвучал хрипло.
Леся вздрогнула и отшатнулась от Игоря. Она покраснела и испугалась.
— Юра, не подумай ничего плохого — начала Леся, но я уже не слушал.
— Ничего плохого? А что это, Лесь? Вы тут просто танец репетировали? — я почти кричал, и мой голос дрожал. — Игорь, ты… ты мой друг…
Игорь поднял руки, как будто сдаваясь. — Юра, успокойся. Мы просто…
— Просто что? — я схватил его за лацканы пиджака, и он не сопротивлялся. — Ты мне пятнадцать лет был как брат, а теперь ты с моей женой в день свадьбы?!
Леся заплакала, закрывая лицо руками. Ее платье, такое красивое, теперь казалось мне нелепым, как костюм из плохого спектакля. Я отпустил Игоря и повернулся к ней.
— Леся, и сколько это длится, скажи мне правду? — спросил я, и мой голос сорвался.
Она молчала, только всхлипывала.
— Юра, я… — она наконец подняла глаза. — Это было ошибкой. Один раз. Месяц назад. Я не хотела…
— Один раз? — я рассмеялся, но смех был горьким, как прогорклое вино. — И ты решила, что в день нашей свадьбы это нормально — обниматься с ним вот так?
Игорь шагнул ко мне. — Юра, это моя вина. Я…
— Заткнись, — я толкнул его, и он отступил. — Ты был моим лучшим другом. Я тебе все рассказывал. Про Лесю, про свои страхи, про все. А ты…
Я не договорил. В голове крутилось: как я мог не заметить?
— Юра, пожалуйста, — Леся схватила меня за руку, но я отдернул ее. — Я люблю тебя. Это была глупость, я…
— Любишь? — я посмотрел на нее, и в ее глазах было столько боли, что я почти поверил. Но потом вспомнил их — ее руки на его груди, его ладони на ее талии. — Ты не любишь. Ты просто привыкла ко мне.
Я повернулся и вышел, хлопнув дверью. Спускался по лестнице, не чувствуя ног. Гости все еще гудели внизу, музыка играла, кто-то кричал: «Горько!» Я остановился, глядя на этот праздник, который уже не был моим. Мама поймала мой взгляд и нахмурилась.
— Юра, что случилось? — она подошла, ее каблуки цокали по паркету. — Ты бледный, как полотно.
Я открыл рот, но слова застряли. Как сказать матери, что моя невеста и мой лучший друг… что все, во что я верил, только что рухнуло? Вместо этого я просто покачал головой.
— Мам, я… мне нужно уйти.
— Уйти? — ее глаза расширились. — Сынок, это твоя свадьба!
— Это не свадьба, — сказал я тихо. — Это ошибка.
Я прошел мимо нее, мимо гостей, которые хлопали меня по плечам, мимо официантов с подносами шампанского. Вышел на улицу, где вечерний воздух пах дождем и асфальтом. Машины гудели, где-то лаяла собака. Я сел на бордюр, глядя на свои начищенные туфли, которые теперь были в пыли.
Внутри меня был хаос. Я думал о Лесе, об Игоре. Как же так всё могло произойти? И я думал о себе — о парне, который хотел семью, дом, детей. Кем я теперь буду без них?
Но где-то в глубине, под всей этой болью, росло что-то новое. Не злость, не месть, а… решимость. Я не сломаюсь. Не сегодня. Я встал, отряхнул брюки и пошел вперед, не оглядываясь. Пусть они остаются в той комнате, в своем предательстве. А я… я найду свой путь. Даже если сейчас он начинается с пустоты.
Я шагал по тротуару, не оборачиваясь. Вечерний ветер холодил лицо, но внутри все горело — смесь злости, стыда и какого-то странного облегчения. Я ушел. Просто взял и ушел. Но что-то подсказывало, что это только начало.
В банкетном зале, который я оставил позади, все пошло наперекосяк. Гости, еще минуту назад чокавшиеся бокалами и выкрикивавшие тосты, начали перешептываться. Зоя Васильевна, моя мама, стояла у лестницы, сжимая в руках сумочку так, что ее пальцы дрожали. Она видела, как я ушел, и ее материнское чутье уже подсказывало: что-то не так. Очень не так.
— Где Юра? — спросила она у официанта, который пробегал мимо с подносом пустых тарелок. Парень только пожал плечами и ускорил шаг. Мама нахмурилась и направилась к лестнице, где только что исчезла Леся, а за ней, как тень, Игорь.
Наверху, в комнате невесты, воздух был тяжелым, будто перед бурей. Леся сидела на стуле, уткнувшись лицом в ладони, ее фата сбилась набок, а платье, такое идеальное час назад, теперь выглядело помятым. Игорь стоял у окна, глядя в темноту, его руки были засунуты в карманы, но плечи напряжены, как у боксера перед ударом.
— Ты должна пойти и все объяснить, — сказал он, не поворачиваясь. Его голос был низким, почти безжизненным. — Это твой муж, Лесь. Он заслужил правду.
— Мой муж? — она подняла голову, и в ее глазах сверкнула злость. — Ты серьезно, Игорь? Это ты меня сюда затащил! Ты сказал, что нам нужно поговорить, что это важно, а теперь я должна все разгребать?!
Он резко обернулся.
— Я затащил? А кто месяц назад целовал меня в машине, пока Юра был на работе? Кто писал мне ночью, что не может забыть?
Леся вскочила, ее каблуки застучали по деревянному полу.
— Не смей! Не смей перекладывать это на меня! Я была в стрессе, я… я не знала, что делаю. А ты воспользовался!
Дверь распахнулась, и в комнату ворвалась Зоя Васильевна. Ее бордовое платье колыхалось, как флаг, а лицо было таким, будто она готова разнести все вокруг. Гости, которые начали собираться у лестницы, притихли, ловя каждое слово.
— Что здесь происходит? — голос мамы был ледяным, но дрожь в нем выдавала, что она едва сдерживается. — Леся, где мой сын? И почему ты тут с Игорем, а не с Юрой?
Леся открыла рот, но слова застряли. Она посмотрела на Игоря, потом на Зою Васильевну, и ее лицо сморщилось, как будто она вот-вот расплачется. Но вместо слез из нее вырвался крик:
— Да потому что я дура, Зоя Васильевна! Потому что я… я натворила дел…
Гости ахнули. Кто-то, стоявший ближе к двери, начал шептаться, и этот шепот, как волна, покатился по толпе. Зоя Васильевна шагнула к Лесе, ее глаза сузились.
— Что ты натворила? — спросила она, и каждое слово падало, как камень. — Говори, девочка. Прямо сейчас.
Игорь попытался вмешаться.
— Зоя Васильевна, это не только ее вина. Я…
— Молчи, Игорь! — рявкнула мама, и он осекся.
Леся всхлипнула и рухнула обратно на стул.
— Мы… мы с Игорем… это было один раз. Месяц назад. Я не хотела, чтобы Юра узнал, я думала, это пройдет, что я смогу забыть. Но сегодня… он увидел нас, и…
— Увидел вас? — Зоя Васильевна побледнела. — Ты хочешь сказать, что мой сын застал тебя с этим… с этим?! В день вашей свадьбы?!
Толпа за дверью загудела громче. Кто-то крикнул: «Позор!» Другие начали спорить, чья вина больше. Тетя Люба, мамина подруга, протиснулась вперед и замахала руками.
— Да как ты могла, Леся? Юра для тебя горы сворачивал! А ты с его дружком?!
Леся закрыла уши руками, ее плечи тряслись. — Перестаньте! Пожалуйста, перестаньте! Я не хотела, я люблю Юру!
— Любишь? — Зоя Васильевна рассмеялась, но в этом смехе не было ничего веселого. — Девочка, любовь — это не то, что ты делаешь за спиной у человека, который тебе доверяет. Ты хоть понимаешь, что с ним сейчас?
Игорь шагнул вперед, его лицо было серым, как пепел.
— Я пойду за ним. Я все объясню.
— Ты? — мама посмотрела на него так, будто он был грязью под ногами. — Ты уже достаточно сделал, Игорь. Уходи. И не смей приближаться к моему сыну.
Он замер, потом кивнул и медленно пошел к двери. Гости расступились, но их взгляды жгли ему спину. Кто-то плюнул на пол, когда он проходил мимо.
А я тем временем сидел в парке, в двух кварталах от зала. На скамейке, под старым фонарем, который мигал, как будто тоже не знал, что делать. В руках у меня был телефон, но я не звонил никому. Просто смотрел на экран, где светилось последнее сообщение от Леси, отправленное утром:
«Юра, я так счастлива, что это сегодня».
Я прочитал его раз десять, и каждый раз в груди что-то сжималось.
Что я должен был сделать? Вернуться и устроить разборки? Простить ее? Простить его?
Я вспомнил, как Игорь однажды отдал мне свои последние деньги, чтобы я мог купить Лесе кольцо. Как Леся готовила мне борщ, хотя терпеть не могла стоять у плиты. Как мы втроем сидели на моей кухне, смеялись, пили пиво. И как теперь все это превратилось в ложь.
Вдалеке послышались шаги. Я поднял голову и увидел маму. Она шла быстро, ее каблуки стучали по дорожке, а лицо было таким, будто она готова сражаться с целым миром. За ней плелась тетя Люба, пыхтя и бормоча что-то про «беспредел».
— Юра! — мама остановилась передо мной, ее грудь вздымалась, как будто она пробежала марафон. — Сынок, ты в порядке?
Я пожал плечами. — А должен быть?
Она села рядом, ее рука легла на мое плечо. — Я все знаю. Леся рассказала. И Игорь… Господи, Юра, я бы никогда не подумала…
— Не надо, мам, — я перебил ее, глядя на свои руки. — Не хочу это обсуждать.
— А придется, — ее голос стал жестче. — Ты не можешь просто сбежать и сидеть тут, как потерянный щенок. Ты мужчина, Юра. И ты должен решить, что делать дальше.
Я посмотрел на нее, и в ее глазах была не только злость, но и боль. Она всегда была такой — сильной, готовой драться за меня, даже когда я сам сдавался. Но сейчас я не знал, хочу ли драться. Или за что.
— Я думал, она моя судьба, — сказал я тихо. — А Игорь… он был моим братом. Как я теперь должен жить, мам?
Она молчала, потом сжала мою руку. — Ты найдешь ответ, сынок. Не сегодня, может, не завтра. Но обязательно найдешь. А сейчас… сейчас просто живи.
Я кивнул, хотя внутри все еще был хаос. Где-то там, в банкетном зале, гости продолжали сплетничать, Леся плакала, а Игорь, наверное, пил где-нибудь в одиночестве. Но я больше не был частью той сцены. Я был здесь, под мигающим фонарем, с мамой, которая верила в меня больше, чем я сам.
И, может, это было началом чего-то нового. Не счастья, нет. Но правды. А с правдой я как-нибудь разберусь.
Ночь я провел на диване у мамы.
Спал урывками, просыпаясь от обрывков воспоминаний: Лесины глаза, полные слез, Игорь, отводящий взгляд, и тот момент, когда я вышел из зала, оставив за спиной гул голосов. К утру в голове была только одна мысль — я не смогу жить с этим. Не с предательством, не с ложью, не с ней.
Мама сидела на кухне, помешивая кофе в старой кружке с отколотой ручкой. Ее лицо было усталым, но глаза — острыми, как всегда, когда она готовилась к бою. Я сел напротив, положив руки на стол. Пальцы дрожали, но я сжал их в кулак.
— Мам, я подаю на развод, — сказал я, и голос звучал чужим, будто кто-то другой говорил за меня.
Она замерла, ложка звякнула о край кружки. Потом медленно кивнула. — Ты уверен, Юра?
— Уверен, — я посмотрел ей в глаза. — Она мне изменяла. Не раз. Все это время. С Игорем.
Слово «Игорь» резануло, как нож. Я узнал правду ночью, когда тетя Люба, не в силах держать язык за зубами, пересказала мамины слова после скандала.
Леся призналась не только в том «одном разе». Их роман тянулся месяцами — украденные встречи, сообщения, которые она стирала, пока я спал, и взгляды, которые я, дурак, не замечал. Игорь, мой лучший друг, знал каждый мой шаг, каждую мою мечту о будущем с Лесей, и все равно лез в нашу жизнь, как вор.
Мама протянула руку и накрыла мою ладонь.
— Ты правильно делаешь, сынок. Это больно, но ты не заслужил такую жену. И такого друга.
Я кивнул, но внутри было пусто. Не злость, не обида — просто тишина, как после взрыва, когда все уже разлетелось в пыль.
Утром я поехал в загс. Там пахло бумагой и пылью, а женщина за стойкой, с усталым лицом и очками на цепочке, даже не подняла глаз, когда я сказал, что хочу подать на развод.
— Документы, — буркнула она, протягивая руку.
Я отдал свидетельство о браке, которое еще вчера лежало в кармане моего свадебного пиджака. Оно было чуть помятое, как будто знало, что его время вышло. Женщина что-то записала, пробормотала про сроки и суд, но я едва слушал. В голове крутилось:
«Это конец. Все кончено».
Когда я вышел на улицу, солнце било в глаза. Город жил своей жизнью — машины гудели, прохожие спешили по делам, где-то играла музыка из кафе.
А я стоял, глядя на свои ботинки, и думал: кем я теперь буду? Не женихом, не мужем, не тем Юрой, который мечтал о детях и доме с Лесей.
Леся звонила весь день.
Я не брал трубку, но сообщения приходили одно за другим:
«Юра, прости», «Поговори со мной», «Я все объясню».
Я прочитал их, сидя в своем автосервисе, среди запахов масла и металла. Здесь, среди гаечных ключей и старых покрышек, я чувствовал себя на месте. Это было мое. Не ее. Не его.
Игорь тоже написал. Одно сообщение, короткое:
«Я был неправ. Если захочешь поговорить, я здесь».
Я удалил его, не отвечая. Может, когда-нибудь я смогу посмотреть ему в глаза, но не сейчас. Сейчас он для меня — пустое место, как тень, которая исчезает, стоит включить свет.
Вечером я заехал к маме. Она готовила ужин — картошку с котлетами, как в детстве. Запах заполнил кухню, и на секунду мне показалось, что я снова пацан, который прибежал домой после футбола. Но потом я увидел ее лицо — морщины, усталые глаза, но все та же сила, которая держала меня на плаву.
— Ты как, сынок? — спросила она, ставя передо мной тарелку.
— Нормально, — соврал я, но она не повела бровью. Просто села напротив и начала есть, как будто ничего не случилось. И я был благодарен ей за это — за тишину, за котлеты, за то, что она не лезла в душу.
Прошел месяц.
Развод оформили быстро — Леся не спорила, не пришла даже на заседание. Я слышал, что она уехала к сестре в другой город. Игорь тоже пропал — кто-то сказал, что он уволился и теперь работает где-то на севере. Я не спрашивал. Не хотел знать.
Я вернулся к своей жизни. Сервис приносил деньги, я купил новый мотоцикл, тот, о котором мечтал еще в школе. Иногда по вечерам я ездил за город, где ветер бил в лицо, а дорога стелилась под колеса, как бесконечная лента. Там, в шуме мотора, я чувствовал себя свободным. Не счастливым, нет. Но живым.
Внутри все еще болело, но боль стала другой — не острой, а глухой, как старый синяк. Я думал о Лесе, о том, как она смеялась, когда мы впервые поцеловались. О Игоре, о том, как он учил меня чинить машину, стоя по колено в грязи. Эти воспоминания были частью меня, но я больше не держался за них. Они уходили, как вода сквозь пальцы.
Однажды, сидя в сервисе, я поймал себя на том, что улыбаюсь. Клиент, старик с бородой, рассказывал, как его внук украл ключи от трактора и гонял по полю. Я смеялся, и это был первый искренний смех за долгое время.
Тогда я понял: я справлюсь. Не потому, что я сильный или особенный. А потому, что я — это я. И этого достаточно.