Я влетаю в кухню, дверь хлопает заспиной, будто выстрел. Аня сидит за столом, перед ней кружка с недопитым кофе, ложка крутится в её пальцах, как пропеллер. Артём, её сын, шуршит где-то в комнате — слышно, как он роется в ящике с игрушками. Восьмилетний пацан, а уже как вихрь: везде его следы, от грязных кроссовок в коридоре до россыпи крошек на диване. Я бросаю ключи на столешницу, металл звякает о гранит.
— Ань, нам надо поговорить. Серьёзно. — Мой голос звучит резче, чем хотелось бы, но я уже на взводе.
Она поднимает глаза, брови чуть сдвигаются. Ложка замирает в её руке.
— Что опять, Денис? — В её тоне усталость, но есть и что-то ещё, как натянутая струна, готовая лопнуть.
Я сажусь напротив, стул скрипит подо мной. Кухня маленькая, тесная, с запахом вчерашнего борща и моющего средства. На подоконнике стоит горшок с фиалкой, которую Аня поливает с какой-то маниакальной заботой, будто цветок — её единственный союзник в этом доме. Я смотрю на неё и понимаю: сейчас будет буря. Но молчать больше не могу.
— Почему я должен содержать Артёма? — слова вылетают, как камни из рогатки. — У него есть отец, Ань. Пусть он и платит.
Её лицо меняется. Губы сжимаются, глаза темнеют, как небо перед грозой. Она откидывается на спинку стула, скрещивает руки.
— Ты сейчас серьёзно? — Голос тихий, но в нём столько яда, что я почти слышу, как он шипит. — Ты знал, что у меня сын, когда мы поженились. Знал, Денис. И теперь что, счёт выставлять будешь?
Я знал. Конечно, знал.
Аня не скрывала, что Артём — от первого брака. Она рассказывала, как её бывший, Игорь, ушёл, когда Артёму было два года. Просто собрал вещи и ушёл, оставив её с ребёнком и кучей долгов. Она тогда работала в две смены в кафе, чтобы свести концы с концами. Я слушал её истории, и мне было её жалко. Жалко до чёртиков.
Аня — она как река: сильная, но если течение повернётся, сметёт всё на своём пути. Я влюбился в эту силу. И в её улыбку, такую редкую, но такую тёплую, что хотелось её беречь.
Но сейчас я не вижу той улыбки. Сейчас передо мной женщина, которая смотрит на меня, как на врага. И я не могу остановиться.
— Ань, я не против Артёма, ты же понимаешь. Но почему я один тащу всё? Школа, одежда, кружки эти его — футбол, робототехника. Это всё деньги, Аня! А его отец где? Почему ты не подашь на алименты?
Она молчит. Долго. Смотрит в кружку, будто там ответы. Я вижу, как её пальцы сжимают ложку, как вены проступают под кожей. И вдруг она встаёт, резко, стул отъезжает с противным скрипом.
— Потому что я не хочу его видеть, Денис! — Она почти кричит, но тут же оглядывается на дверь, где за стеной Артём. Голос понижается до шёпота, но он дрожит. — Не хочу, чтобы он лез в нашу жизнь. Игорь — он… он как яд. Если я подам на алименты, он начнёт права качать. Захочет Артёма видеть, забирать. А я не могу… не могу этого допустить.
Я открываю рот, чтобы ответить, но слова застревают. В голове крутится:
«Это не повод, Ань. Это нечестно».
Но я вижу её глаза — мокрые, хоть она и старается не моргать, чтобы слёзы не потекли. И я понимаю: тут не только о деньгах. Тут что-то глубже, как корни старого дерева, которые не выдернешь, не сломав всё вокруг.
Мы с Аней познакомились два года назад. Я тогда только переехал в этот город, устроился прорабом на стройке. Работа тяжёлая, но деньги приличные. Аня работала администратором в кафе неподалёку, куда я заходил обедать. Она всегда была вежливой, но сдержанной, как будто держала всех на расстоянии. Но однажды я увидел, как она смеётся — кто-то из поваров уронил поднос, и она хохотала, прикрывая рот рукой. И я пропал.
Через полгода мы начали встречаться. Она сразу сказала про Артёма. Я не возражал — пацан как пацан, шустрый, любознательный. Я думал, справлюсь. Но я не знал, что это будет так… сложно. Артём не мой. И каждый раз, когда я плачу за его новые кроссовки или за очередной поход к стоматологу, что-то внутри меня скрипит. Как будто я таскаю на плечах чужой груз, а мой собственный никто не замечает.
Я не жадный. Правда. Но у меня есть мечта — купить участок за городом, построить дом. Для нас. Для Ани, для Артёма, может, для наших будущих детей. Но каждый месяц я вижу, как эта мечта уплывает, потому что все деньги уходят на жизнь. На Артёма. И я не могу не думать: а где его отец? Почему он не платит? Почему я должен?
— Ань, послушай, — я стараюсь говорить спокойнее, но внутри всё клокочет. — Я не хочу ссориться. Но это несправедливо. Я стараюсь, ты же видишь. Работаю, как вол. Но я не могу быть один за всё в ответе. Игорь должен платить. Это его сын.
Она качает головой, волосы падают на лицо, и она их резко убирает.
— Ты не понимаешь, Денис. Ты не знаешь, какой он. — Она делает шаг к окну, смотрит на фиалку, трогает листок. — Он не просто ушёл. Он… он был жестокий. Не физически, нет. Но словами, поступками. Он делал так, чтобы я чувствовала себя никчёмной. И Артём… он был слишком маленький, но он видел. Я не хочу, чтобы он опять это видел.
Я молчу. В голове карусель. Я хочу сказать, что это не повод, что закон на её стороне, что алименты — это не про Игоря, а про Артёма. Но я вижу, как она стоит у окна, такая хрупкая, несмотря на всю свою силу. И я понимаю: для неё это не просто деньги. Это её страх. Её боль.
— Ань, — я встаю, подхожу к ней, кладу руку на плечо. Она не отстраняется, но и не смотрит на меня. — Я не хочу, чтобы ты боялась. Я хочу, чтобы мы были семьёй. Но я тоже человек. Мне тяжело.
Она поворачивается. Глаза блестят, но она не плачет.
— Я знаю, Денис. И я благодарна тебе. За всё. Но я не готова. Не сейчас.
Я киваю, хотя внутри всё ещё бурлит. Мы стоим так, в тишине, только слышно, как Артём в комнате напевает что-то, собирая свой конструктор. И я думаю: может, она права. Может, я слишком давлю. Но в груди всё равно жмёт, как будто кто-то затянул узел.
Недели идут, и мы с Аней стараемся не возвращаться к этому разговору. Но он висит между нами, как тяжёлый занавес. Я замечаю, как она чаще гладит Артёма по голове, как будто хочет защитить его от чего-то.
А я… я начинаю замечать в Артёме себя. Как он хмурится, когда не может собрать свою модельку. Как он радуется, когда я приношу ему новый набор карандашей. И я думаю: может, он и не мой по крови, но он уже часть меня.
Однажды вечером я сижу на диване, Аня готовит ужин, а Артём рисует за столом. Я смотрю на них и понимаю: я не хочу быть тем, кто делит. Не хочу быть тем, кто считает, чей это сын. Я хочу быть тем, кто строит. Дом. Семью. Жизнь.
— Ань, — зову я тихо. Она оборачивается, в руках нож, которым она режет лук. — Давай попробуем ещё раз. Поговорим про алименты. Но вместе. Я помогу.
Она смотрит на меня долго, потом кивает. Её губы дрожат, но она улыбается. И я чувствую, как узел в груди потихоньку распускается.
Кухня пахнет жареной картошкой, сковородка шипит на плите. Аня стоит у раковины, моет тарелки, её движения резкие, будто она сражается с посудой. Артём в комнате, строит из конструктора очередной небоскрёб, напевая под нос мелодию из мультика.
Я сижу за столом, кручу в руках телефон, пальцы сами нажимают на экран, прокручивая старые сообщения. В голове — Игорь. Его имя, как заноза, засело с нашего последнего разговора.
Аня тогда сказала, что он не просто ушёл. Он запугивал её. Орал, угрожал, что заберёт Артёма, если она хоть слово скажет про алименты. И я вижу, как она до сих пор вздрагивает, когда слышит звонок в дверь, как проверяет замки по три раза перед сном.
— Ань, — я кладу телефон на стол, голос звучит тише, чем хотелось бы. — Я хочу встретиться с Игорем.
Её руки замирают, тарелка чуть не выскальзывает. Она поворачивается, в глазах смесь страха и злости.
— Ты что, с ума сошёл? — Она вытирает руки полотенцем, так сильно, будто хочет стереть кожу. — Я же сказала, он ненормальный. Он… он опять начнёт.
— Ань, послушай. — Я встаю, подхожу к ней, стараюсь говорить спокойно, хотя внутри всё кипит. — Он не имеет права тебя пугать. И Артёма тоже. Если он такой крутой, пусть со мной поговорит.
Она качает головой, волосы падают на лицо, и она их не убирает.
— Денис, ты не знаешь, с кем связываешься. Он… он как паук. Влезет в нашу жизнь и всё испортит.
Я беру её за плечи, осторожно, но твёрдо.
— Ань, я не позволю. Ты мне веришь?
Она смотрит мне в глаза, долго, будто ищет там ответ. Потом кивает, но её губы дрожат.
— Только обещай, что не полезешь в драку. Он… он умеет выводить.
Я киваю, хотя в груди уже стучит, как барабан. Я не боец, но если этот Игорь думает, что может и дальше травить мою семью, он ошибается.
На следующий день я нахожу его через соцсети.
Игорь — здоровый мужик, лет сорока, с короткой стрижкой и ухмылкой на фотках, будто он король мира. Работает в автосервисе, судя по постам, хвастается тачками и пивом с друзьями.
Я пишу ему, коротко: «Нужно поговорить. Про Артёма». Он отвечает через час: «Чё надо? Встретимся у „Колеса“ в семь». «Колесо» — забегаловка недалеко от его работы, с неоновой вывеской и липкими столами.
Я приезжаю чуть раньше, сажусь у окна. За стеклом моросит дождь, асфальт блестит, как чёрное зеркало. Игорь вваливается в восемь минут восьмого, в кожаной куртке, с мокрыми от дождя волосами. Он выше меня, шире в плечах, и смотрит так, будто я ему должен.
— Ну, чё хотел? — Он плюхается на стул напротив, от него пахнет сигаретами и машинным маслом.
Я сжимаю кулаки под столом, но голос держу ровным.
— Про Артёма. Ты его отец. Пора платить алименты.
Он хмыкает, откидывается на спинку стула, скрещивает руки.
— Серьёзно? Это Анька тебя подослала? — Его губы кривятся в усмешке. — Она всегда была мастерица ныть. Чё, денег не хватает?
— Не про Аню речь, — я стараюсь не сорваться, но его тон, его взгляд — как бензин на огонь. — Про твоего сына. Ты за него отвечаешь. По закону.
Он наклоняется ближе, глаза сужаются.
— Слушай, герой, — голос низкий, угрожающий. — Я Аньке сто раз говорил: не лезь ко мне, и я не полезу. Хочешь алименты? Подавайте. Но тогда я заберу пацана. Он мой, понял? И мне плевать на суд, я найду способ.
Я чувствую, как кровь стучит в висках. Хочу встать, схватить его за воротник, но вспоминаю Аню, её дрожащие руки. Драка ничего не решит.
— Ты его не заберёшь, — говорю я, глядя ему в глаза. — Но алименты платить будешь. Хочешь скандалить — пожалуйста. Только я не Аня. Я не испугаюсь.
Он вдруг ржёт, громко, так, что пара мужиков за соседним столом оборачиваются.
— Да ты крутой, а? — Он хлопает ладонью по столу. — Ладно, подавайте свои бумажки. Посмотрим, кто кого. Но предупреждаю: я добрый, пока меня не трогают. А если тронете… — Он проводит пальцем по горлу, ухмыляется и встаёт. — Бывай, герой.
Он уходит, а я сижу, глядя в пустую кружку пива, которую даже не заказывал. Внутри всё дрожит, но не от страха. От злости. Этот мужик — как ржавый гвоздь, который вбивают в нашу жизнь. Но я не дам ему нас сломать.
Дома я рассказываю Ане. Она сидит на диване, поджав ноги, обнимает подушку, как щит. Артём уже спит, его комната притихла, только ночник мигает через приоткрытую дверь.
— Он угрожал, да? — спрашивает она тихо, не глядя на меня.
— Пытался, — я сажусь рядом, беру её руку. Её пальцы холодные, как лёд. — Ань, мы не можем это так оставить. Он не остановится, пока не увидит, что мы серьёзно. Надо подавать на алименты.
— Денис, я боюсь! Я не хочу, чтобы он пугал Артёма — голос Ани ломается, она обхватывает себя руками.
Я встаю, перехватываю её, держу за плечи.
— Аня, посмотри на меня. Он не тронет Артёма. И тебя не тронет. Я с тобой. Мы вместе. Но если мы не подадим, он будет думать, что может и дальше нас давить. Ты этого хочешь?
Она молчит, дышит тяжело, глаза блестят. Потом вдруг прижимается ко мне, её лоб упирается мне в грудь.
— Я не хочу, — шепчет она. — Но я не знаю, как…
— Я знаю, — говорю я, гладя её по спине. — Мы найдём юриста. Сделаем всё по закону. Он не посмеет.
На следующий день мы идём к юристу.
Женщина средних лет, с короткой стрижкой и усталыми глазами, выслушивает нас, кивает, записывает. Аня сидит, теребя ремешок сумки, я держу её руку под столом.
Юрист говорит, что дело несложное: Игорь официально отец, уклоняется от алиментов, суд обяжет его платить. Аня кивает, но я вижу, как она бледнеет, когда подписывает документы.
Через неделю мы подаём иск. Игорь, как и обещал, устраивает цирк. Звонит Ане, орёт в трубку, что она пожалеет. Я забираю у неё телефон, говорю коротко: «Приезжай, поговорим». Он приезжает. Стоит в подъезде, пинает стену ботинком, матерится.
— Ты, герой, думаешь, всё так просто? — Он тычет в меня пальцем, лицо красное, как помидор. — Я вам устрою весёлую жизнь!
— Устраивай, — говорю я, стоя в дверях. — Но алименты плати. И не смей Аню трогать.
Он плюёт на пол, уходит, хлопнув дверью подъезда так, что стекло звенит. Аня стоит за моей спиной, её руки дрожат, но она молчит.
Суд проходит быстро. Игорь не явился, прислал какого-то адвоката, который мямлит что-то про «сложное финансовое положение». Судья, пожилая женщина с усталым лицом, даже не слушает до конца. Алименты назначают — не огромные, но приличные. Аня, когда мы выходим из зала, вдруг начинает плакать, тихо, прикрывая лицо руками.
— Всё, Ань, — я обнимаю её, прижимаю к себе. — Теперь он не посмеет.
Она кивает, но я знаю: страх ещё не ушёл. Он, как тень, будет следовать за ней. Но я вижу, как она выпрямляется, как вытирает слёзы и говорит:
— Спасибо, Денис. Я бы без тебя не решилась.
Дома Артём встречает нас с рисунком — дом, солнце, три фигурки, держащиеся за руки. Аня смотрит на него, улыбается, и я понимаю: мы сделали правильно. Не ради денег. Ради неё. Ради нас. Ради семьи, которую я выбрал.
Осень приходит тихо, как вор. Листья за окном желтеют, падают на мокрый асфальт, и ветер гоняет их по двору. В нашей квартире тепло, пахнет свежесваренным компотом — Аня вчера наварила из яблок с дачи.
Артём сидит за столом, обложенный тетрадками, хмурится над задачкой по математике. Я сижу напротив, проверяю смету для новой стройки, но мысли всё время соскальзывают.
Прошёл месяц после суда, и Игорь, как ни странно, затих. Алименты приходят, нерегулярно, но приходят. Аня каждый раз, когда видит перевод, морщится, будто ей противно, но я вижу, как она потихоньку расслабляется. Замки теперь проверяет только раз перед сном.
— Денис, — Аня выходит из кухни, вытирает руки о фартук. Её волосы собраны в небрежный пучок, на щеке след от муки — она затеяла блины. — Ты не поможешь Артёму? У него там дроби, а я уже забыла, как это объяснять.
Я киваю, откладываю ноутбук. Сажусь рядом с Артёмом, он поднимает глаза, такие же карие, как у Ани, и ворчит:
— Это тупо. Зачем мне эти дроби? Я же не собираюсь быть математиком.
— А кем собираешься? — спрашиваю, листая его тетрадь. Страницы исписаны неровным почерком, в углу нарисован робот с квадратной головой.
Он пожимает плечами, но потом, будто решившись, говорит:
— Инженером. Как ты. Только я буду строить мосты. Или ракеты.
Я улыбаюсь. Впервые слышу, что он хочет быть «как я». В груди теплеет, будто кто-то включил обогреватель.
— Тогда дроби тебе пригодятся, — говорю, подвигая тетрадь. — Давай разберёмся.
Мы сидим полчаса, я объясняю, он спорит, но в итоге решает задачку сам. Аня приносит тарелку блинов, ставит на стол, и её рука на секунду касается моего плеча — лёгкое, почти незаметное касание, но я чувствую, как оно отзывается внутри. Она садится с нами, подпирает подбородок рукой, смотрит, как Артём мажет блин вареньем.
— Мам, а можно я завтра к Димке пойду? — Артём говорит с набитым ртом, варенье пачкает уголок губ. — У него новый конструктор, огромный!
Аня хмурится, но потом кивает.
— Только уроки сначала сделай. И не поздно, понял?
Он закатывает глаза, но соглашается. Я смотрю на них и думаю: вот оно. Обычная жизнь. Без скандалов, без угроз. Просто мы, за этим столом, с блинами и компотом. Но я знаю, что эта простота — как тонкий лёд. Мы выстояли против Игоря, но он всё ещё где-то там, как туча на горизонте. И всё же я верю: мы справимся.
Позже, когда Артём уже спит, а посуда вымыта, мы с Аней сидим на диване. Телевизор выключен, в комнате тишина, только слышно, как тикают часы на стене. Она прижимается ко мне, её голова на моём плече, и я чувствую запах её шампуня — что-то цветочное, лёгкое.
— Денис, — она говорит тихо, почти шёпотом. — Я всё думаю… Если бы ты тогда не настоял, я бы так и боялась. Всю жизнь.
Я беру её руку, переплетаю наши пальцы. Её кожа тёплая, мягкая, но я знаю, какая сила в ней прячется.
— Ты бы справилась, Ань. Со мной или без меня. Ты такая.
Она качает головой, улыбается — та самая улыбка, от которой я когда-то пропал в том кафе.
— Нет, — говорит она. — Это мы. Вместе.
Я киваю, и мы сидим так, в тишине, пока за окном шуршат листья и моросит дождь. В голове крутится мысль: я не просто выбрал эту семью. Я её строю. Кирпичик за кирпичиком. И пусть Игорь где-то там, пусть жизнь не всегда будет лёгкой, я знаю: этот дом — наш. Аня, Артём, я. Мы — фундамент. И мы устоим.