– Тамара Петровна, я… – Ксения запнулась, чувствуя, как в горле застревает ком. – Это не про жалко. Просто дом… он для работы. Мне нужна тишина.
Ксения сидела за кухонным столом в своей городской квартире, глядя на свекровь, которая только что заявилась без предупреждения. За окном шумел город, а в комнате повисла тишина. Тамара Петровна, невысокая женщина с аккуратно уложенными седыми локонами, смотрела на Ксению с таким видом, будто та украла у неё последний кусок пирога.
– Тишины ей, видите ли, – фыркнула свекровь, скрестив руки на груди. – А мне, значит, в городе париться? В этой духоте? У меня давление, Ксения! Мне свежий воздух нужен!
– Я понимаю, – Ксения старалась говорить спокойно, хотя внутри всё кипело. – Но дом… он маленький. И я там работаю. У меня дедлайны.
– Дедлайны! – Тамара Петровна закатила глаза. – Ты художница, Ксения, а не бухгалтер какой-нибудь. Что тебе мешает рисовать, если я там буду? Я же не в твой мольберт лезть собираюсь!
Ксения сжала губы. Дом на берегу Волги – её мечта, её убежище. Два года она копила, отказывая себе во всём, чтобы купить этот старый деревянный домик с покосившейся верандой и видом на реку. Там она писала свои иллюстрации, там дышалось легко, там рождались идеи. И вот теперь свекровь, с которой они никогда не были особенно близки, решила, что это её личный санаторий?
– Тамара Петровна, – Ксения сделала глубокий вдох, – давайте я подумаю. Хорошо?
– Думай-думай, – свекровь поджала губы. – Только недолго. Лето не резиновое.
Ксения стояла на крыльце своего волжского дома, вдыхая запах травы и реки. Солнце клонилось к закату, окрашивая воду в золотой и розовый. Она приехала сюда на следующий день после разговора со свекровью, чтобы проветрить голову. Тишина обнимала, как старый друг. Только пели птицы, да где-то вдалеке лаяла собака.
– И как я ей откажу? – пробормотала Ксения, глядя на реку. – Это же мама Димы.
Дима, её муж, был в командировке в Питере. Он, как всегда, оставил семейные разборки на неё. «Мам, ты с Ксюшей поговори, она у нас добрая», – сказал он по телефону, и Ксения мысленно выругалась. Добрая, конечно. Но не настолько, чтобы делить свой уголок покоя с Тамарой Петровной, которая вечно всех поучает и считает, что знает, как лучше.
Ксения достала телефон, набрала номер мужа.
– Дим, твоя мама хочет на лето в наш дом, – выпалила она, едва он ответил.
– Ну и пусть поживёт, – голос Димы был лёгким, будто он предлагал чашку чая. – Ей полезно. Воздух, природа. Она же не вечно там будет.
– Дима, – Ксения сжала телефон так, что пальцы побелели. – Это мой дом. Я там работаю. У меня заказ на книгу, сроки горят.
– Ксюш, не драматизируй, – он засмеялся. – Мама не будет тебе мешать. Она вообще тихая.
– Тихая? – Ксения чуть не поперхнулась. – Она вчера полчаса мне рассказывала, как я неправильно картошку чищу!
– Ну, это же мама, – Дима вздохнул. – Слушай, я на встрече. Давай ты сама решишь?
Ксения бросила телефон на стол и уставилась на реку. Решить. Конечно. Как всегда, всё на неё.
Через неделю Тамара Петровна стояла на том же крыльце, где ещё недавно Ксения искала покой. В руках у свекрови был старый чемодан, а за спиной – рюкзак, из которого торчала деревянная рамка.
– Ну вот, приехала, – Тамара Петровна улыбнулась, но в её глазах читалось торжество. – А ты боялась, что я тебе мешать буду.
– Я не боялась, – Ксения заставила себя улыбнуться. – Просто… место тут для работы.
– Работа, работа, – свекровь махнула рукой. – Ты, Ксения, слишком серьёзно к этому относишься. Жизнь – она для жизни, а не для дедлайнов.
Ксения промолчала, помогая занести вещи. Дом был маленький: гостиная с камином, кухня, спальня и веранда, где Ксения устроила свою мастерскую. Теперь, похоже, веранду придётся делить.
– Я на диване в гостиной лягу, – заявила Тамара Петровна, оглядывая дом. – А ты где спишь?
– В спальне, – Ксения старалась не выдать раздражения. – Но я поздно работаю, могу шуметь.
– Ничего, я крепко сплю, – свекровь подмигнула. – А ты рисуешь свои картинки, да?
– Иллюстрации, – поправила Ксения. – Для детской книги.
– Ну, картинки, – Тамара Петровна пожала плечами. – Я тоже, знаешь, рисовала в молодости.
Ксения замерла.
– Вы? Рисовали?
– А что такого? – свекровь усмехнулась. – Думаешь, только ты у нас художница?
На следующий день Ксения сидела на веранде, пытаясь сосредоточиться. Перед ней лежал планшет, на экране – набросок леса для книги. Но мысли путались. Из гостиной доносился голос Тамары Петровны – она разговаривала по телефону, громко и без умолку.
– Да, Люся, домик чудесный! – кричала свекровь. – Волга рядом, воздух свежий. Ксения, правда, всё работает, работает… Молодёжь, что с них взять.
Ксения сжала карандаш. Спокойно. Она просто погостит пару недель. Надо потерпеть.
Но терпеть пришлось недолго. К обеду Тамара Петровна появилась на веранде с холстом под мышкой.
– Ксюша, а можно я тут посижу? – спросила она, уже раскладывая краски. – Свет хороший, вдохновляет.
Ксения посмотрела на свекровь. Та достала старые тюбики с масляной краской, кисточки, потёртую палитру.
– Вы серьёзно рисуете? – Ксения не смогла скрыть удивления.
– А ты думала, я шутила? – Тамара Петровна хмыкнула. – Я, между прочим, в юности в художественной школе училась. Потом жизнь закрутила, семья, работа… Но краски я всегда с собой таскаю.
Ксения смотрела, как свекровь уверенно смешивает краски. Движения были точными, почти профессиональными.
– А что вы рисуете? – спросила Ксения, сама не ожидая, что ей правда интересно.
– Да что вижу, то и рисую, – Тамара Петровна кивнула на реку. – Вон, Волга. Закаты. Поля.
Ксения вдруг поймала себя на мысли, что хочет посмотреть.
– Покажете? – вырвалось у неё.
Свекровь посмотрела на неё, прищурившись, будто оценивая. Потом улыбнулась.
– Ладно. Но только если ты мне свои картинки покажешь.
К вечеру веранда превратилась в мастерскую на двоих. Ксения работала над своими иллюстрациями, а Тамара Петровна рисовала маслом – закат над Волгой, с багровыми облаками и отражением в воде. Ксения украдкой поглядывала на холст свекрови. Картина была… живой. Не идеальной, но в ней было что-то, чего Ксении иногда не хватало в её собственных работах – какая-то искренняя, почти детская радость.
– Неплохо, – сказала Ксения, когда Тамара Петровна отложила кисть.
– Неплохо? – свекровь рассмеялась. – Это ты ещё мои старые работы не видела. Я в молодости пейзажи на выставки возила.
– Серьёзно? – Ксения даже отложила планшет. – И что, побеждали?
– Один раз второе место взяла, – Тамара Петровна пожала плечами, но в голосе чувствовалась гордость. – В районном конкурсе. Потом Дима родился, и всё… Некогда стало.
Ксения молчала. Она вдруг представила молодую Тамару Петровну – не строгую свекровь, а девушку с кистями в руках, мечтающую о выставках.
– А почему бросили? – спросила она тихо.
– Жизнь, Ксюша, – свекровь вздохнула. – Муж, ребёнок, работа. Не до кисточек было.
Ксения посмотрела на свой планшет. Она тоже иногда чувствовала, как жизнь тянет её назад – заказы, дедлайны, семейные дела. Но дом на Волге был её способом не сдаваться.
– А сейчас? – спросила она. – Почему снова начали?
Тамара Петровна посмотрела на реку.
– Потому что время пришло, – сказала она. – Пока я тут, хочу вспомнить, как это – быть собой.
Прошла неделя. Ксения и Тамара Петровна нашли странный, но уютный ритм. Утром Ксения работала над иллюстрациями, а свекровь готовила завтрак – оладьи, яичницу или бутерброды с домашним вареньем. Днём они рисовали на веранде, иногда обмениваясь замечаниями.
– У тебя тени плоские, – как-то сказала Тамара Петровна, глядя на набросок Ксении. – Добавь синий, будет глубже.
Ксения сначала напряглась, но попробовала. И правда – лес на её иллюстрации ожил.
– А у вас облака слишком тяжёлые, – в ответ сказала Ксения. – Попробуйте сделать их легче, вот так. – Она показала жестом, как будто размазывает краску.
Тамара Петровна хмыкнула, но послушалась. И к вечеру её закат стал воздушнее.
Однажды Ксения заметила, что свекровь рисует не только пейзажи. На одном из холстов появилась женщина – в длинном платье, с распущенными волосами, стоящая у реки.
– Это кто? – спросила Ксения.
– Это я, – тихо сказала Тамара Петровна. – Какой я была.
Ксения посмотрела на картину. Женщина на холсте была молодой, с лёгкой улыбкой и мечтательным взглядом. И в ней Ксения вдруг узнала себя – ту себя, которая ещё верила, что всё возможно.
– Красиво, – сказала она. – Очень… настоящее.
Тамара Петровна улыбнулась, но ничего не ответила.
Но не всё было гладко. В один из вечеров Ксения получила письмо от заказчика. Иллюстрации надо было переделать – слишком «холодные», не хватало «эмоций». Ксения сидела над планшетом до полуночи, но ничего не получалось. Она злилась – на себя, на заказчика, на мир.
– Что ты там мучаешься? – Тамара Петровна заглянула на веранду с чашкой чая.
– Не выходит, – буркнула Ксения. – Говорят, неживое.
Свекровь присела рядом, посмотрела на экран.
– А ты не думай, – сказала она. – Ты чувствуй. Что ты хочешь сказать этой картинкой?
Ксения посмотрела на свекровь. Её слова звучали просто, но в них было что-то… настоящее.
– Не знаю, – честно призналась Ксения. – Я просто хочу, чтобы было красиво.
– Красиво – это не главное, – Тамара Петровна покачала головой. – Главное – чтобы было живо. Нарисуй то, что у тебя внутри.
Ксения молчала. Она вдруг поняла, что боится. Боится открыть то, что внутри. Боится, что её иллюстрации – это просто работа, а не душа.
– А вы как рисуете? – спросила она.
– Я? – свекровь усмехнулась. – Я просто вспоминаю, кем я была. И кем ещё могу быть.
К концу месяца Ксения и Тамара Петровна устроили импровизированную выставку. Они развесили свои работы на веранде – иллюстрации Ксении и пейзажи свекрови. Соседи из деревни пришли посмотреть, кто-то даже привёл детей.
– Это вы нарисовали? – спросила соседка тётя Маша, глядя на автопортрет Тамары Петровны. – Прямо как живая!
– А это Ксенины, – гордо сказала свекровь, показывая на иллюстрации. – Видите, какой лес? Будто туда шагнуть можно.
Ксения почувствовала тепло в груди. Она посмотрела на свекровь – та улыбалась, и в её глазах было что-то новое. Не осуждение, не требовательность. А… понимание.
Но вечером, когда гости разошлись, Тамара Петровна вдруг сказала:
– Ксюша, я тут подумала… Может, мне в город вернуться?
Ксения замерла.
– Почему? – спросила она. – Вам же тут нравится.
– Нравится, – свекровь кивнула. – Но я не хочу тебе мешать. Ты тут своё дело делаешь. А я… я уже вспомнила, кто я.
Ксения посмотрела на неё. И вдруг поняла, что не хочет, чтобы свекровь уезжала. Не потому, что жалко. А потому, что этот месяц изменил их обеих.
– Останьтесь, – тихо сказала она. – Мы ещё не все закаты нарисовали.
Тамара Петровна посмотрела на неё, и в её глазах блеснули слёзы.
– Ладно, – сказала она. – Но только если ты научишь меня рисовать на твоём планшете.
Ксения рассмеялась.
– Ты серьёзно хочешь попробовать планшет? – Ксения подняла брови, глядя на Тамару Петровну.
– А что такого? – свекровь пожала плечами, сидя на веранде с чашкой ромашкового чая. – Я же не динозавр какой-нибудь. Научишь, и всё.
Ксения улыбнулась, но внутри её что-то кольнуло. Месяц назад она и подумать не могла, что будет сидеть вот так, с Тамарой Петровной, обсуждать цифровую живопись. А теперь их веранда превратилась в общую мастерскую, где пахло масляной краской и свежесваренным кофе. Но что-то подсказывало Ксении, что этот хрупкий мир может треснуть в любой момент.
Лето на Волге шло своим чередом. Утром река блестела, как зеркало, отражая облака, а к вечеру над водой стелился туман, и казалось, что домик парит над землёй. Ксения работала над своими иллюстрациями, а Тамара Петровна всё чаще сидела рядом, пробуя новые техники. Она и правда взялась за планшет – неуклюже, но с таким азартом, что Ксения невольно улыбалась.
– Вот тут, смотри, – Ксения показывала на экране. – Если нажать вот эту кисть, можно сделать текстуру, как у акварели.
– Акварель, говоришь? – Тамара Петровна прищурилась, водя стилусом по экрану. – А у меня в молодости акварели лучше получались, чем масло. Лёгкие, знаешь, такие… воздушные.
Ксения посмотрела на свекровь. Её пальцы, привыкшие к грубым кистям, осторожно касались планшета, будто боялись сломать. Но в движениях была уверенность, как будто она вспоминала что-то давно забытое.
– А давайте я вам свои старые работы покажу? – вдруг предложила Ксения. – Ну, не те, что для заказов. А… личные.
Тамара Петровна отложила стилус и посмотрела на неё с интересом.
– Личные? – переспросила она. – Это что, те, которые ты никому не показываешь?
– Ну… да, – Ксения почувствовала, как щёки горят. – Просто наброски. Эскизы.
– Показывай, – свекровь хлопнула в ладоши. – Люблю, когда художник душу открывает.
Ксения открыла папку на ноутбуке. Там были рисунки, которые она делала для себя: девочка, бегущая по полю, старик, сидящий у реки, кошка, свернувшаяся клубком на крыльце. Простые, но живые.
Тамара Петровна смотрела молча, только иногда качала головой.
– Хорошо, Ксюша, – наконец сказала она. – Очень… искренне. Но знаешь, что я тебе скажу? Ты боишься.
– Боюсь? – Ксения нахмурилась. – Чего?
– Показать это миру, – свекровь ткнула пальцем в экран. – Это не просто наброски. Это лучшая часть твоей души. А ты их прячешь.
Ксения отвела взгляд. Тамара Петровна была права. Эти рисунки были слишком личными. Она боялась, что их раскритикуют, что скажут: «Ничего особенного».
– А вы свои работы показывали? – спросила Ксения, чтобы сменить тему.
– Показывала, – свекровь усмехнулась. – И ругали, и хвалили. Но я тогда молодая была, мне всё равно было. А сейчас… сейчас я бы, может, тоже боялась.
Ксения посмотрела на неё. Впервые она видела в Тамаре Петровне не свекровь, а женщину, которая когда-то мечтала, любила, ошибалась.
– Может, нам вместе выставку сделать? – вдруг выпалила Ксения. – Ну, не большую. В деревне, например. Ваши пейзажи, мои рисунки.
Тамара Петровна замерла, потом медленно улыбнулась.
– А что, – сказала она. – Давай. Только чтобы без этих твоих дедлайнов.
Идея с выставкой захватила их обеих. Они решили устроить её в местном клубе – старом деревянном здании, где по выходным собирались деревенские на танцы или кино. Тётя Маша, соседка, помогла договориться с председателем, а местные мальчишки вызвались таскать столы и развешивать картины.
Ксения и Тамара Петровна готовились, как к празднику. Ксения распечатала свои эскизы, а свекровь дорабатывала пейзажи. Они спорили, смеялись, пили чай на веранде, обсуждая, как лучше повесить работы.
– Вот этот закат надо в центре, – говорила Тамара Петровна, показывая на свой холст. – Он цепляет.
– А я думаю, сюда мою девочку в поле, – возражала Ксения. – Она… светлая.
– Светлая, говоришь? – свекровь прищурилась. – А что она для тебя значит?
Ксения замялась.
– Это… я в детстве, наверное, – сказала она тихо. – Когда всё было проще.
Тамара Петровна посмотрела на неё долгим взглядом.
– Знаешь, Ксюша, – сказала она. – Я свою женщину у реки тоже для себя рисовала. Чтобы помнить, кем была.
Ксения кивнула. Ей вдруг стало легко, как будто кто-то снял с плеч тяжёлый рюкзак.
Но вечером, когда они пили чай, Тамара Петровна вдруг сказала:
– Ксюша, я тут подумала… Может, мне всё-таки в город? После выставки.
– Почему? – Ксения чуть не поперхнулась. – Вы же говорили, что останетесь.
– Останусь, – свекровь вздохнула. – Но я вижу, как ты тут живёшь. Это твоё место. А я… я уже своё взяла.
Ксения хотела возразить, но в этот момент зазвонил телефон. Дима.
– Ксюш, привет, – голос мужа был усталым. – Как там мама? Не достаёт тебя?
– Не достаёт, – Ксения улыбнулась. – Мы тут… выставку готовим.
– Выставку? – Дима рассмеялся. – Серьёзно? Мама рисует?
– А ты не знал? – Ксения посмотрела на свекровь, которая делала вид, что занята чаем. – Она, между прочим, талант.
– Ну, вы даёте, – Дима хмыкнул. – Слушай, я через пару дней приеду. Хочу посмотреть.
– Приезжай, – сказала Ксения. – Только не удивляйся.
День выставки наступил быстро. Клуб был украшен гирляндами, на столах стояли пироги от тёти Маши, а на стенах висели их работы – пейзажи Тамары Петровны и эскизы Ксении. Деревенские ходили, рассматривали, шептались.
– Это ты, что ли, нарисовала? – спросил дед Иван, глядя на автопортрет свекрови. – Похожа, только моложе.
– А это чья девочка? – тётя Маша ткнула в рисунок Ксении. – Прямо как живая.
Ксения стояла в стороне, чувствуя, как сердце колотится. Она боялась этой выставки, боялась, что её рисунки никто не поймёт. Но люди смотрели, улыбались, задавали вопросы. А Тамара Петровна, как заправский гид, рассказывала про каждый свой пейзаж.
– Этот закат я видела в первый день, как приехала, – говорила она. – А этот – когда мы с Ксюшей спорили, как тени рисовать.
Ксения слушала и понимала: это не просто выставка. Это их общая история.
Но в разгар вечера случилось то, чего никто не ожидал. В клуб вошёл Дима – раньше, чем обещал. А с ним – высокий мужчина в строгом костюме с папкой под мышкой.
– Ксюш, – Дима подошёл, улыбаясь. – Познакомься, это Олег. Он из галереи в Твери. Я ему про ваши картины рассказал.
– Галереи? – Ксения почувствовала, как пол уходит из-под ног. – Дима, ты серьёзно?
– А что такого? – он подмигнул. – Вы с мамой такие шедевры делаете, грех не показать.
Олег, мужчина с аккуратной бородкой, начал обходить выставку. Он долго смотрел на пейзажи Тамары Петровны, потом на эскизы Ксении.
– Интересно, – сказал он наконец. – Очень… душевно. Особенно вот этот, – он показал на автопортрет свекрови. – И этот, – он кивнул на девочку в поле. – Есть в них что-то настоящее.
Ксения посмотрела на Тамару Петровну. Та стояла, сцепив руки, и в её глазах было что-то, чего Ксения раньше не видела – смесь страха и надежды.
– Мы могли бы взять несколько работ на выставку в Твери, – продолжил Олег. – Если вы, конечно, согласны.
– Согласны? – Тамара Петровна вдруг рассмеялась. – Да я полжизни об этом мечтала!
– А ты, Ксюша? – Дима посмотрел на неё.
Ксения молчала. Её рисунки, её душу могли увидеть сотни людей. Это пугало. Но в то же время… это было то, чего она всегда хотела.
– Согласна, – тихо сказала она.
Вечером, когда гости разошлись, Ксения и Тамара Петровна сидели на веранде. Волга блестела под луной, а в воздухе пахло травой и свободой.
– Знаешь, Ксюша, – сказала свекровь, глядя на реку. – Я сюда ехала, думала, просто отдохну. А оказалось… я себя нашла.
– И я, – призналась Ксения. – Я думала, этот дом – только мой. А теперь… он наш.
Тамара Петровна посмотрела на неё и улыбнулась.
– Может, и правда остаться? – сказала она. – Хотя бы до конца лета.
– Останьтесь, – Ксения взяла её за руку. – Нам ещё много рисовать.
Они сидели молча, слушая, как река шепчет свои истории. И Ксения знала: что бы ни было дальше, этот дом, эта река, эта выставка – всё это теперь часть их обеих.