— Ну ты, конечно, молодец. С утра на каблуках, по морозу, с пакетом, как Плюшкин с рынка. Всё ради Машкиного юбилея, а в итоге — сюрприз ждал дома.
Такой, что туфли сами соскочили.
Ирина стояла на пороге своей квартиры. В руке — подарок для коллеги, в голове — мысленный список: «Приехать домой — отдохнуть — душ — сериал — лечь пораньше». Но вместо этого — чемоданы. Два. Один помятый, будто его в багажнике катали с девяносто пятого года, второй — с наклейкой «Сочи 2017». А поверх них — омерзительно знакомая олимпийка, в которой Дмитрий когда-то пытался клеить её подругу на шашлыках.
Ирина осторожно сняла шарф и не снимая пальто шагнула в прихожую.
— Алексей, — голос был ровный, но в воздухе дрожала сковородка. Не в руке, но в мыслях точно.
— Ир, привет, — отозвался муж из кухни с тем самым тоном, которым люди разговаривают с таможенниками: вежливо, но с затаённым страхом.
— Объясни, почему в моей прихожей стоят вещи твоего брата? И желательно — до того, как я вызову МЧС на эвакуацию.
Алексей вышел, вытирая руки о кухонное полотенце. Вид у него был виноватый, но натянутый. Как будто он не брата вселил, а кота завёл без спроса.
— Ир, слушай… Мамка… Ну ты знаешь, у неё давление. После того как у Димки с работы опять не срослось, она…
— Мамка? — Ирина оперлась о стену. — Так. Ты сейчас хочешь сказать, что взрослый мужчина, которому под сорок, не может найти работу и жить отдельно, и в этом виноват пресс моего терпения?
— Ну не так всё… Ты же знаешь, у него с той съёмной проблемы, хозяйка съезжает… А пока что…
— Пока что он у нас? — голос её стал стеклянным. — В нашей квартире, за которую я двадцать лет ипотеку тянула, пока ты мне утешал «ну ты же умная, справишься»?
Алексей шумно выдохнул:
— Я не думал, что ты так остро отреагируешь…
— Конечно, ты не думал. Ты вообще думать стал только после сорока. До этого всё решала «мамка».
Он пожал плечами, пытаясь отшутиться:
— Ну, она сильная женщина…
— Ага. Сильная настолько, что уже твоего брата мне в спальню вселяет.
Из кухни выглянул виновник торжества. Дмитрий. В серых спортивках, носках и с такой рожей, будто его поймали в холодильнике с вареньем.
— Привет, Ира… Я — на пару деньков, обещаю. Только пока не решится… ну, всё это.
— А что именно — всё это? — спросила Ирина, не сводя с него глаз.
— Ну… где жить, как жить. Работы пока нет, но я в процессе. Уже резюме отправил. И вообще, Алексей сказал, ты не против…
— Что?! — повернулась она к мужу, и тут уже всё покатилось вниз. — Ты сказал, я не против?
— Я думал, мы потом это обсудим… — пробормотал он.
— А давай обсудим прямо сейчас. Смотри, как интересно получается: я работаю, я тяну дом, я всё организую, а вы тут вдвоём разводите мужской интернат по выходным!
Алексей подошёл ближе и положил руку ей на плечо:
— Ир, ты перегибаешь. Это мой брат. Я же не могу его выгнать.
— Ну, тогда это мой дом. И я могу.
На секунду воцарилась тишина. Такая, в которой слышно, как холодильник задумчиво щёлкает.
— Ты серьёзно? — хмыкнул Алексей, отступая. — Из-за пары дней?
— Не из-за пары дней. Из-за пары лет. Я тебя предупреждала ещё два года назад: мне не нужен ещё один взрослый мужик на иждивении. Один — это уже щедрость.
— О, классика пошла, — пробурчал Дмитрий, — «не кормите мужика, он вырастет и сожрёт вас». Прямо как Татьяна Ивановна говорит.
— Ты ещё и с мамой её цитируешь? — у Ирины глаза полезли на лоб. — Да я вам тут музей цитат открою! С туалетами!
И тут в дверях появилась она.
Татьяна Ивановна.
— Я вижу, вы уже «пообщались». Хорошо. А теперь, может, пустишь меня чаю попить?
Ирина шагнула вперёд, блокируя проход:
— А может, я вызову санитаров? Или вы все трое сели в машину и поехали обратно, туда, откуда приехали?
— Ирочка, не кипятись, — свекровь говорила мягко, но взгляд её был стальной. — Ты женщина. Женщины должны быть гибкими. Податливыми. Как тесто.
— Я — не пирожок, Татьяна Ивановна. Я — хозяин этой квартиры. И хозяин своей жизни. А не сборного хостела «Мужская доля».
Секунда молчания. Потом — резкий голос Алексея:
— Всё, я не могу. Или ты даёшь ему остаться на пару недель, или…
— Или?
Он замялся. Но свекровь закончила за него:
— Или мы все уходим.
Ирина подняла голову, будто внутри неё включился прожектор.
— Отлично. Тогда — уходите.
Она развернулась, достала из шкафа спортивную сумку и кинула её Алексею:
— Начни с себя. Дальше — по списку.
Татьяна Ивановна вскинулась:
— Да ты хоть понимаешь, что ты творишь? Ты рушишь семью!
— А вы её когда-нибудь строили?
Ирина закрыла за ними дверь. Глухо. Тяжело. С усилием.
А потом сняла пальто, включила чайник, села на табуретку и заплакала.
Но только минуту.
А потом достала бутылку белого, отложенную на юбилей Машки, налила в высокий бокал и произнесла вслух:
— Ну что, девочка, поздравляю. Ты снова одна. И, наконец, это хорошая новость.
Ирина проснулась в тишине.
Такой, которой не было уже много лет. Ни храпа с дивана, ни бормотания свекрови на кухне, ни позвякивания ложки о дно кружки с заваркой «как в санатории». Просто — тишина. Почти как в музее. Только без экскурсоводов и указующих пальцев.
Она встала, потянулась, посмотрела на себя в зеркало и, впервые за долгое время, улыбнулась. Даже волосы лежали, как будто знали — никто их сегодня критиковать не будет.
Телефон молчал. Ни СМС, ни звонков.
«Глубоко обиделись. Значит, не вернутся. Хотя, кто их знает», — подумала Ирина и пошла варить себе кофе. Только себе.
Она даже не успела сделать первый глоток, как в дверь позвонили.
— Так, нет, вы не посмеете, — пробормотала она, направляясь к двери. — Не сегодня, господа. Не в мой день независимости.
Открыла. На пороге стоял… Виталий.
Старший брат Алексея.
Из всей этой семейной галереи он был единственным, кто казался нормальным. Уехал в Ярославль лет десять назад, развёлся, открыл какую-то автомастерскую и с тех пор приезжал в Москву редко. Раз в год, если случался апокалипсис.
— Привет, — сказал он. — Я правильно понимаю, ты тут устроила переворот?
— Устраивайся поудобнее, товарищ майор. Сейчас будут допросы и пытки.
Он усмехнулся, шагнул в прихожую и снял куртку:
— Где остальные?
— В изгнании. В ссылке. Возможно, уже строят шалаш у Татьяны Ивановны на даче.
— Не вернётся?
— А я — их что, подписывала?
Виталий присел на стул, посмотрел на Иру внимательно, как будто впервые видел её всерьёз.
— Ты сильная, конечно. Не каждый бы решился.
— Я не решалась. Я выживала.
Она поставила перед ним чашку кофе. Он кивнул.
— А Димку правда выгнала?
— А что, у вас там очередь? Собрался жить у меня?
— Я? Нет. Я — с гостиницы. У меня командировка. Но история — громкая. Мама всем уже растрезвонила, что ты сломала семью и выжила всех из дома.
— Классика. Я разрушительница быта и моральных устоев. А по факту — просто устала терпеть взрослых мужиков, которых мамочка гладит по голове даже в пятьдесят.
Виталий чуть усмехнулся:
— Ты всегда такая была?
— Какая?
— Прямая. Жёсткая. И такая… одна.
Ирина уселась напротив.
— Скажи честно. Ты веришь, что у женщины есть шанс выжить в семье, где два брата и мать — это три фронта, и все без дипломатии?
— Нет, — сказал он. — Не верю. Я сам из неё сбежал.
— Ну вот и славно. Значит, не у меня одной голова варит.
Он вдруг посмотрел на неё чуть теплее, чем нужно было в этот момент.
И она это заметила.
— Ты чего приехал, на самом деле?
Он сделал глоток кофе. Поморщился — она крепко варила, как жизнь.
— Хотел спросить… Ты серьёзно настроена на развод?
Ирина нахмурилась.
— Виталий. Я не на собрании дачного кооператива. Я — в своей квартире, одна, после пятнадцати лет брака с маменькиным сынком. Как думаешь?
Он кивнул.
— Тогда, может, подкину тебе дровишек.
— Что?
Он вытащил из куртки папку. Обычную, чёрную. С застёжкой. Положил на стол.
— Это документы. Наследство от отца. Квартира. Большая. На «Соколе». Он оформил всё на Димку. Мама настояла. Говорила, ты и так устроена.
Ирина застыла.
— Какая квартира?
— Та самая. Где Алексей с тобой ещё жили первые два года. Потом продали свою, въехали сюда. А ты — в ипотеку. А Алексей, ты же знаешь, с бумагами был как младенец с гранатой. Всё через мать.
— И это — квартира отца? — голос её стал металлическим.
— Была. Он умер — её отдали Димке. Ты не знала?
Она откинулась на спинку стула, медленно выдохнула.
— Вот почему мама так уверенно вселяла в меня «временно нуждающегося». Потому что по версии семьи, я уже приютилась, а значит, могу делиться. Раз богатство ушло не мне — пусть хотя бы квадратными метрами поторгуюсь.
— Ты злишься, — спокойно сказал Виталий.
— Нет, — так же спокойно ответила Ирина. — Я просветлела.
— Слушай, я понимаю, что это мерзко. Но я подумал, ты должна знать. Ты не одна тут сражалась. Мы просто молчали, как идиоты.
— «Мы»? А ты что делал?
— Смотрел. Сбоку. Как трус. Но зато теперь вот — смотрю на тебя и думаю: зря. Надо было раньше тебя увидеть.
Она рассмеялась. Устало, но искренне.
— Раньше? Я была вся в бегах, ипотеке и ужинах для трёх мужчин. Не думаю, что ты бы справился с моими гарнирами.
Он поднялся, взял её руку. Неожиданно. По-мужски.
— Дай мне шанс. Хоть поговорить. Не как брат твоего бывшего, а как тот, кто тебя уважает.
Она смотрела на него долго. Не отводя глаз.
— Завтра. Вечером. Кино и чай. Но без семьи. Даже в разговорах.
Он кивнул. И ушёл.
А она осталась сидеть, уставившись на папку с документами. И впервые за много лет подумала: а ведь, может быть, всё только начинается?
Ирина вышла из ЗАГСа с тонкой папкой в руках. Там было всё: фамилия, перечёркнутая чёрной полосой, свидетельство о расторжении брака, и тишина — такая, которую не воспроизведёт ни один звукозаписывающий аппарат.
Вокруг ходили люди, смеялись, фотографировались. У кого-то свадьба. У кого-то жизнь начинается. А у неё — закончился сезон. Один, долгий. Пятнадцать серий. Сюжет — не шедевр. Зато реалистично.
«Вот вам и семейные ценности. Разводится не больно. Больно жить в вечном компромиссе с чужими людьми на своей кухне», — подумала Ирина, доставая телефон.
На экране — смс от Виталия:
«Уже на месте. Подъеду к 19:00. Всё готово»
Она не ответила сразу. Подождала. Подумала. Подышала.
К шести была дома. Закинула папку с разводными документами в ящик. Переоделась. Натянула свои любимые — домашние, растянутые, тёплые. Такие, что если в них кто-то остаётся ночевать — значит, это уже надолго.
В половине седьмого звонок в дверь.
— Привет, — сказал Виталий, войдя. — Ты похожа на человека, который больше не обязан никому улыбаться по расписанию.
— Я и не обязана, — усмехнулась Ирина. — Только чай сегодня сам заваривай. У меня режим: свобода и минимальное обслуживание.
— Я с продуктами, — он поставил на стол сумку. — Кино не принёс. Но принёс кое-что поважнее.
— Ещё одну папку? — она прищурилась. — Надеюсь, не завещание от тайного дяди из Армении?
— Нет. Это повестка.
— Куда?
Он достал из пакета бутылку вина, две закуски и флешку.
— Война. Против несправедливости. Против семейного шантажа. Против квартирных манипуляций. И, между прочим, я тоже в списках — мама решила, что раз уж ты ушла, меня нужно срочно женить. На… угадай на ком?
Ирина взяла бокал, уселась на диван.
— На учительнице танцев, которую она подкармливает котлетами?
— Почти. На соседке из третьего. С двумя детьми. Мама говорит: «Женщина испытанная, проверенная. И, главное, с опытом совместной жизни». Ну а что — любовь тут ни при чём, главное — чтоб чай вовремя наливала.
Ирина фыркнула:
— Мама у вас — как бухгалтер в ЖЭКе. Главное — чтоб всё по регламенту. Чувства потом, после оформления.
— Именно, — вздохнул он. — Поэтому я сегодня здесь. Потому что не хочу больше жить по регламенту. Я — не приложение к семье. Я — взрослый человек.
— Я уже слышала эту речь. Только раньше она звучала из уст твоего брата, когда он хотел переехать от мамы ко мне. А потом стал её копией. Ты уверен, что не заразно?
— На всякий случай проверюсь, — Виталий отпил из бокала. — Но вообще-то, я приехал ещё за одним.
— Не говори, что хочешь остаться.
— Хуже, — он посмотрел прямо в глаза. — Я хочу остаться насовсем.
Тишина.
— Ты с ума сошёл, — тихо сказала Ирина. — У тебя даже зубная щётка в гостинице.
— Куплю новую. Ты же сказала: у тебя тут теперь демократия и минимальное обслуживание. Я как раз подхожу под условия.
— Ты не понимаешь, Виталий. Мне не нужен ещё один родственник в доме. Даже если он нормальный. Даже если он симпатичный, и вдруг кажется, что мы подходим друг другу. Я только что развелась. Я не собираюсь снова вписываться в этот сериал.
— Это не сериал. Это… короткометражка. Без соплей. Просто — давай попробуем не как раньше. Без обязательств, без давления. Два взрослых человека. У тебя — жизнь. У меня — ремонт в голове. Вдруг совпадёт?
Она встала. Подошла к окну.
За стеклом — фонари, машины, город, который не знал, сколько боли и сарказма уместилось в этой кухне за последний месяц.
— А если нет? — тихо спросила она.
— Тогда я уйду. По своей воле. Без скандалов. И ты снова будешь одна. Только уже с уверенностью, что рискнула.
Она повернулась.
— Слушай, Виталий… у тебя всё так просто?
— Нет, — он встал. — Но я устал жить сложно. Я хочу просыпаться и не бояться, что за спиной опять мама, брат и их крестовый поход за правду. Я хочу завтракать с тобой. Или не завтракать. Но чтоб ты была.
Он подошёл ближе. Слишком близко.
Она не отступила.
— Хорошо. Но, Виталий, если ты однажды утром вдруг предложишь мне приютить твоего племянника, потому что у него сломалась PlayStation, я выброшу тебя вместе с геймпадом. Договорились?
Он рассмеялся и обнял её.
— Договорились. Только я не играю в игры.
— Вот и отлично. А теперь иди заваривай чай. Ты обещал.
Он пошёл на кухню.
А она осталась в комнате. И впервые за последние годы не чувствовала страха. Ни перед будущим, ни перед новым началом. Потому что, как ни странно, иногда настоящая свобода — это не одиночество.
А возможность выбирать тех, кто будет рядом.
И на этот раз она выбирала сама.