Вода в бассейне отражала огни гирлянд, натянутых над террасой. Музыка гремела, но уже не так бодро, как пару часов назад, когда гости только собрались.
Мой тридцать пятый день рождения. Загородный дом, который мы с Анфисой снимали на выходные, гудел от смеха, звона бокалов и запаха шашлыков. Я стоял у мангала, переворачивал мясо, а жир шипел, падая на угли.
Гости разбрелись: кто-то танцевал на веранде, кто-то пил вино за столом, а кто-то, как моя мать, Ольга Ивановна, спорила с соседом о политике, размахивая руками. Я чувствовал себя… живым. Впервые за долгое время.
Анфиса, моя жена, была где-то в толпе. Она всегда была душой компании: яркая, с громким смехом, который я когда-то полюбил. Ее подруга Карина, в своем красном платье, мелькала рядом, то и дело подливая себе шампанское.
А Матвей, мой лучший друг с универа, крутился где-то поблизости. Он всегда был рядом — на рыбалке, на пьянках, в те моменты, когда жизнь била под дых. Я доверял ему, как себе. Может, даже больше.
— Егор, ты где пропал? — Карина подскочила ко мне, слегка покачиваясь. Ее глаза блестели от алкоголя. — Анфиса спрашивала, не хочешь ли ты тост сказать.
— Да куда там, — я усмехнулся, вытирая руки о фартук. — Все и так пьяные, никто не заметит.
— Ну, как знаешь, — она пожала плечами и ушла, виляя бедрами. Я проводил ее взглядом, но не потому, что хотел. Просто… что-то кольнуло. Анфисы не было видно уже минут двадцать. И Матвея тоже.
Я отложил щипцы и пошел к дому. Внутри было душно, пахло жареным луком и чьими-то духами. Гости толпились в гостиной, кто-то уже храпел на диване.
Я прошел мимо, заглянул на кухню — пусто. В спальне — тоже никого. Сердце начало стучать быстрее, хотя я сам не понимал почему. Интуиция? Или просто паранойя после третьего виски?
Бассейн был за домом, в стороне от основной тусовки. Я вышел на террасу, и вот тогда услышал. Сначала плеск воды, потом — ее голос. Анфиса смеялась, тихо, но так, как смеялась, когда мы только начали встречаться. Горловой, низкий смех, от которого у меня всегда мурашки бежали. Я шагнул ближе, и мир будто замедлился.
Они были там. В бассейне. Анфиса и Матвей. Ее руки обвивали его шею, его ладони лежали на ее талии, чуть ниже, чем положено другу. Вода колыхалась вокруг них, подсвеченная голубым светом фонарей.
Ее мокрые волосы прилипли к плечам, платье задралось, оголяя бедра. Матвей что-то шептал ей на ухо, и она снова смеялась, запрокидывая голову. Их губы встретились — не в дружеском поцелуе, а в том, от которого у меня в груди все сжалось, как от удара.
Я стоял, как вкопанный. В ушах звенело. Хотелось заорать, но голос застрял в горле. Вместо этого я просто смотрел. На них. На то, как его руки скользили по ее спине, как она прижималась к нему ближе, как вода плескалась вокруг них, будто подыгрывая их ритму. Это было… красиво, черт возьми. И от этого еще больнее.
— Егор? — голос Карины за спиной. Я обернулся. Она стояла, держа бокал, и глаза ее расширились. — Ты… ты в порядке?
— А ты как думаешь? — я почти прорычал, не отводя взгляда от бассейна.
— Ох, черт… — она поставила бокал на перила, пролив половину. — Егор, не надо, подожди…
Но я уже шел. Ноги сами несли меня к краю бассейна. Анфиса заметила меня первой. Ее глаза, такие знакомые, расширились от ужаса. Она оттолкнула Матвея, но было поздно.
— Егор! — ее голос дрожал. — Это не то, что ты думаешь!
— Не то? — я рассмеялся, но смех вышел горьким, как желчь. — А что это, Анфис? Вы тут просто плавали, да?
Матвей вылез из воды, мокрый, с виноватым лицом. Его футболка прилипла к телу, и я вдруг заметил, какой он подтянутый. Всегда был таким, но я никогда не смотрел на него… так.
— Егор, брат, послушай… — начал он, но я шагнул ближе, и он замолчал.
— Брат? — я сплюнул это слово. — Ты мне не брат, Матвей. Ты… — я запнулся, не находя слов. Хотелось ударить его, но руки словно онемели.
— Егор, не нужно, это ошибка… мы просто выпили — Анфиса выбралась из бассейна и дрожала.
— Ошибка? — я смотрел на нее, и в голове крутился миллион воспоминаний. Как мы выбирали этот дом для юбилея. Как она готовила мне кофе по утрам. Как мы мечтали о ребенке. — Ты называешь это ошибкой?
Гости начали подтягиваться. Кто-то выключил музыку, и тишина резала уши. Моя мать, Ольга Ивановна, протиснулась вперед, ее лицо было белым, как мел.
— Егор, сынок, что происходит? — она схватила меня за руку, но я вырвался.
— Спроси у своей невестки, — бросил я, не глядя на нее.
— Анфиса, это правда? — мать повернулась к ней, и в ее голосе было столько боли, что я чуть не задохнулся. Она всегда любила Анфису, как дочь. Всегда говорила, что мне повезло.
Анфиса молчала, опустив глаза. Матвей стоял рядом, потирая шею, как будто это могло что-то исправить.
— Ну, говори! — я почти кричал. — Расскажи, как ты с моим лучшим другом в бассейне кувыркалась, пока я гостей развлекал!
— Егор, не надо, — Карина снова появилась, пытаясь встать между нами. — Давай успокоимся, поговорим…
— Успокоимся? — я повернулся к ней так резко, что она отшатнулась. — Ты знала, да? Ты ее подруга, ты должна была знать!
— Я… я подозревала, — Карина отвела взгляд. — Но я не думала, что они…
— Подозревала? — я чувствовал, как кровь стучит в висках. — И молчала? Спасибо, подруга.
— Егор, это не ее вина, — Анфиса шагнула ко мне, но я поднял руку, останавливая ее.
— Не подходи, — я говорил тихо, но в голосе было что-то, от чего она замерла. — Не смей.
Внутри все кипело. Я вспоминал, как мы с Анфисой познакомились. Она была официанткой в кафе, куда я зашел после работы. Пролила на меня кофе, засмеялась, а я… я влюбился в этот смех. Десять лет. Десять лет я строил нашу жизнь, а она… она вот так, с Матвеем, в бассейне, на моем же юбилее.
— Ты хоть понимаешь, что ты наделала? — я смотрел на нее, но видел только ту Анфису, которую любил. Ту, что пела в машине, ту, что плакала над мелодрамами. — Ты меня… ты нас уничтожила.
— Егор, я люблю тебя, — ее голос сорвался, слезы потекли по щекам. — Это была глупость, я клянусь…
— Любишь? — я усмехнулся. — А его ты тоже любишь?
Матвей шагнул вперед, будто хотел что-то сказать, но я не дал.
— Молчи, — я ткнул в него пальцем. — Ты мне больше не друг. Ты никто.
Толпа молчала. Я чувствовал их взгляды, но мне было плевать. Я повернулся и пошел к дому. Мать крикнула мне вслед, но я не остановился. В голове крутился только один вопрос: как я не заметил? Как я мог быть таким слепым?
Я зашел в спальню, захлопнул дверь. В зеркале отражался мужик, которого я едва узнавал. Егор, тридцать пять лет, инженер, муж, сын. А теперь еще и рогоносец. Я сел на кровать, сжал голову руками. Вспомнил, как Матвей помогал нам с переездом, как Анфиса готовила ему свой фирменный плов. Как они шутили, как переглядывались. Идиот. Я был идиотом.
Дверь скрипнула. Анфиса стояла в проеме, мокрая, бледная, с расплывшимся макияжем.
— Егор, пожалуйста, выслушай меня…
— Зачем? — я даже не смотрел на нее. — Чтобы ты снова соврала?
— Я не врала! — она почти кричала. — Это было один раз, я клянусь! Мы выпили, он… он сказал, что ты счастливчик, что я такая… и я… я не знаю, как это случилось.
— В бассейне, Анфис. На моем дне рождения. С моим лучшим другом. — Я встал, чувствуя, как злость сменяется чем-то тяжелым, липким. — Ты хоть понимаешь, как это выглядит?
— Я понимаю, — она всхлипнула. — Я знаю, что натворила. Но я не хочу тебя терять.
Я смотрел на нее, и в груди что-то рвалось. Хотелось верить ей. Хотелось обнять, сказать, что все будет как раньше. Но я знал, что не будет. Никогда.
— Уходи, — сказал я тихо. — Собирай вещи и вали.
— Егор…
— Уходи! — я заорал так, что она вздрогнула. — И Матвея забери, если он тебе так нужен.
Она стояла еще секунду, потом развернулась и вышла. Дверь хлопнула, и я остался один. В тишине. В доме, который мы выбрали вместе. В жизни, которая теперь была чужой.
Я подошел к окну. Внизу, у бассейна, гости начали расходиться. Ольга Ивановна обнимала Карину, которая что-то ей шептала. Матвей стоял в стороне, глядя в землю. Анфиса сидела на краю бассейна, уткнувшись лицом в ладони. Вода все еще колыхалась, отражая огни гирлянд. Как будто ничего не изменилось. Но изменилось все.
Я не знал, что будет дальше. Не знал, смогу ли простить. Но в ту минуту я понял одно: я больше не тот Егор, который был утром. И, может, это к лучшему.
Я стоял у окна, глядя, как гости разъезжаются. Фары машин мелькали в темноте, как светлячки, унося с собой обрывки смеха и пьяных разговоров. Бассейн затих, вода в нем больше не колыхалась. Анфиса так и сидела на краю, обхватив себя руками. Матвей маячил неподалеку, будто не решался подойти.
Моя мать, Ольга Ивановна, что-то выговаривала Карине, тыча пальцем в сторону дома. Я чувствовал себя зрителем в чужом кино — все движется, а я застыл.
Дверь за спиной скрипнула. Я не обернулся. Знал, кто это.
— Егор, можно поговорить? — голос Анфисы был хриплым, как после долгого крика.
— Мы уже поговорили, — я ответил, не отрывая взгляда от окна. В отражении видел ее силуэт: мокрая, в том же платье, которое теперь казалось нелепым, как костюм из чужой жизни.
— Пожалуйста, — она шагнула ближе, и я услышал, как половицы скрипят под ее босыми ногами. — Я не хочу, чтобы все так закончилось.
Я повернулся. Ее глаза были красными, тушь размазалась, но она все еще была красивой. Это бесило больше всего. Даже сейчас, после всего, я смотрел на нее и видел ту Анфису, которая десять лет назад пролила на меня кофе и засмеялась.
— А как ты хотела, Анфис? — я сложил руки на груди, чтобы не дать им дрожать. — Чтобы я притворился, что ничего не было? Чтобы я не видел, как ты с Матвеем…
— Хватит! — она перебила, голос сорвался. — Я знаю, что ты видел! И мне стыдно, Егор, мне так стыдно, что я… я не могу дышать!
— Стыдно? — я шагнул к ней, и она отступила. — А когда ты с ним в бассейне целовалась, тебе не было стыдно? Когда его руки по тебе шарили, ты о чем думала? Обо мне? О нас?
Она молчала, только губы дрожали. Я ждал ответа, но его не было. Вместо этого она вдруг рухнула на стул, закрыв лицо руками.
— Я не знаю, Егор, — наконец выдавила она. — Я не знаю, как это случилось. Мы выпили, он сказал что-то про тебя, про то, как ты изменился… И я… я просто…
— Что? — я почти кричал. — Решила проверить, лучше ли он в деле? На моем же дне рождения, Анфис!
— Нет! — она вскочила, глаза горели. — Это не так! Я не хотела, чтобы так вышло! Я люблю тебя, черт возьми, я всегда тебя любила!
— Любишь? — я рассмеялся, но смех был как нож в горле. — Ты хоть понимаешь, как это звучит? Ты мне рога наставила с моим лучшим другом, а теперь про любовь заливаешь?
Дверь снова скрипнула, и я обернулся. Ольга Ивановна стояла в проеме, ее лицо было как каменное. Она всегда умела держать себя в руках, но сейчас в ее глазах было что-то новое — смесь гнева и боли.
— Егор, сынок, — начала она, но я поднял руку.
— Мам, не надо. Не сейчас.
— Нет, сейчас! — она шагнула внутрь, ее голос задрожал. — Анфиса, как ты могла? Я тебя за дочь считала! А ты… ты вот так, с Матвеем, за спиной у моего сына?
Анфиса втянула голову в плечи, как будто ждала удара.
— Ольга Ивановна, я… — начала она, но мать перебила.
— Не смей мне тут оправдываться! — она ткнула в нее пальцем. — Ты знала, что делаешь! Ты знала, что разобьешь ему сердце! И моему сыну теперь с этим жить!
— Мам, хватит, — я попытался ее остановить, но она уже завелась.
— Нет, не хватит! — она повернулась ко мне, глаза блестели от слез. — Я тебе говорила, Егор, я говорила, что она не та, за кого себя выдает! Но ты не слушал! Ты никогда меня не слушал!
— Ольга Ивановна, пожалуйста, — Анфиса всхлипнула. — Я не хотела…
— Не хотела? — мать фыркнула. — А что ты хотела, когда в бассейн с ним полезла? Плавать училась?
Я почувствовал, как в груди снова закипает. Хотелось орать, бить кулаками по стенам, но вместо этого я просто сказал:
— Мам, выйди. Я сам разберусь.
Она посмотрела на меня и вышла. Тишина повисла, как туман.
— Егор, — Анфиса снова попыталась, но я не дал.
— Где Матвей? — спросил я, глядя ей в глаза. — Где этот твой… герой-любовник?
— Он… он уехал, — она отвела взгляд. — Сказал, что не хочет все усугублять.
— Усугублять? — я покачал головой. — Он уже все усугубил, Анфис. И ты вместе с ним.
Я прошел мимо нее, к двери. Но она попыталась схватить меня за руку.
— Оставь меня в покое! Не хочу тебя видеть! — сказал я тихо.
Я вышел на террасу. Воздух был холодным, пахло мокрой травой и углем от мангала. Карина стояла у перил, курила, глядя в темноту. Увидев меня, она затушила сигарету о балку.
— Егор, я… — начала она, но я махнул рукой.
— Не начинай, Карина. Ты знала и молчала. Этого достаточно.
— Я ничего не знала! — закричала она.
— Ты должна была мне рассказать! — я сплюнул на землю.
— А что я должна была сказать? — она шагнула ко мне, ее голос стал резче. — Что твоя жена слишком много смеется с твоим другом? Что они переглядываются? Это не доказательства, Егор! Я не хотела лезть в вашу жизнь!
— Ну, теперь не придется, — я повернулся и пошел к машине. Ключи были в кармане, пальцы дрожали, когда я их доставал.
— Ты куда? — Карина крикнула мне вслед.
— Не твое дело, — бросил я, не оборачиваясь.
Я сел в машину, завел мотор. Фары выхватили Анфису, которая выбежала из дома. Она что-то кричала, но я не слушал. Нажал на газ, и дом остался позади. В зеркале заднего вида мелькали огни гирлянд, как насмешка над моим юбилеем.
Я ехал в никуда, по темной дороге. В голове крутились обрывки: ее смех, его руки, вода в бассейне, отражение света. Я думал о том, как мы с Матвеем пили пиво на рыбалке, как он говорил, что завидует мне — у меня есть Анфиса, а у него только работа да пустая квартира. Лгал? Или правда завидовал, но не удержался?
Я остановился на обочине, заглушил мотор. Тишина давила. Я достал телефон, нашел номер Матвея. Пальцы замерли над экраном. Хотелось написать ему все, что думаю. Назвать его предателем, трусом, мразью. Но вместо этого я просто смотрел на его имя, пока экран не погас.
В груди было пусто. Я вспомнил, как Анфиса однажды сказала, что я ее якорь. Что без меня она бы потерялась. А теперь я сам потерялся. И не знал, как найти дорогу назад.
Мотор урчал, пока я сидел на обочине, глядя в темноту. Телефон лежал на пассажирском сиденье, экран все еще темный. Я мог бы позвонить Матвею, вывалить на него всю злость, но это было слишком просто. Слишком дешево. Анфиса, Матвей — они не отделаются слезами и извинениями. Я хотел, чтобы они почувствовали то же, что и я. Чтобы их мир треснул, как мой.
Я развернул машину и поехал обратно в город. В голове крутился план, не до конца ясный, но горячий, как угли в мангале. К утру я знал, что делать.
Через неделю я сидел в кафе, где когда-то встретил Анфису. Напротив меня — Карина, нервно крутила ложку в кофе, ее красный лак на ногтях блестел под светом лампы. Она согласилась встретиться, хотя и не сразу. Я знал, что она чувствует вину — за то, что молчала, за то, что не остановила Анфису.
— Егор, ты уверен, что это нужно? — Карина посмотрела на меня, ее брови сдвинулись. — Ты же не какой-нибудь мститель из фильмов.
— Уверен, — я откинулся на спинку стула, скрестив руки. — Они меня унизили, Карин. На моем дне рождения. В моем доме. Ты бы на моем месте что сделала? Похлопала бы по плечу и сказала: «Ну, бывает»?
Она вздохнула, отводя взгляд.
— Я просто… не хочу, чтобы ты стал тем, кем не являешься.
— А я и не стану, — я усмехнулся, но внутри все кипело. — Я просто верну им должок.
Карина молчала, потом кивнула. Она знала, что спорить бесполезно. Я рассказал ей план. Ничего сложного: правда всегда бьет сильнее всего.
Матвей был архитектором, работал на крупную фирму, которая строила торговые центры. У него была репутация — чистая, как стекло. А еще у него была слабость: он любил хвастаться своими проектами, особенно перед клиентами.
Анфиса же… она всегда мечтала о своем салоне красоты. Они с Кариной даже бизнес-план составляли, искали инвесторов. Я знал, где ударить.
Через пару дней я сидел в офисе у Матвея. Его секретарша, молодая девчонка с тугим пучком, пыталась меня остановить, но я прошел прямо к нему. Он сидел за столом, окруженный чертежами, и, увидев меня, побледнел.
— Егор? — он встал, поправляя галстук. — Что ты…
— Сядь, — я закрыл дверь за собой, щелкнув замком. — Поговорим.
— Слушай, я знаю, что виноват, — он поднял руки, как будто сдаваясь. — Я уже извинился, я…
— Извинился? — я шагнул ближе, и он замолчал. — Ты думаешь, твои «прости» что-то меняют? Ты мне в спину нож воткнул, Матвей. А я тебе доверял.
— Егор, это была ошибка, — он смотрел в пол, потирая шею. — Мы выпили, я…
— Заткнись, — я перебил, бросив на стол папку. — Открывай.
Он замер, потом медленно открыл папку. Внутри — распечатки его переписки с подрядчиком. Я потратил пару дней, чтобы раздобыть это через знакомого в их фирме.
Матвей подтасовывал цифры, завышал сметы, чтобы урвать себе лишние проценты. Ничего криминального, но достаточно, чтобы его репутация полетела к чертям.
— Откуда это? — его голос дрогнул.
— Не твое дело, — я смотрел ему в глаза. — Завтра это будет у твоего босса. И у всех твоих клиентов. Хочешь объяснить им, как ты их кидал?
— Егор, ты не можешь… — он вскочил, но я шагнул ближе, и он осел обратно в кресло.
— Могу, — я говорил тихо, но каждое слово было как удар. — Ты думал, что можешь спать с моей женой и потом просто взять и уйти? Нет, Матвей. Ты заплатишь.
Он молчал, глядя на бумаги, как на приговор. Я развернулся и вышел. Сердце колотилось, но не от страха — от какого-то мрачного удовлетворения.
С Анфисой было сложнее. Она звонила каждый день, писала длинные сообщения, умоляла встретиться. Я не отвечал. Вместо этого я нашел ее инвестора — пожилого дядьку, который видел в Анфисе перспективу.
Я пригласил его на кофе, показал видео с камер наблюдения в загородном доме. Не то, где она с Матвеем в бассейне — я не такой подонок, чтобы ее позорить. Но достаточно, чтобы показать, как она напилась и вела себя… неподобающе. Он был старой закалки, для него репутация значила все.
— Егор, ты уверен, что мне нужно это видеть? — он отодвинул планшет, хмурясь.
— Уверен, — я кивнул. — Вы же ей деньги доверяете. Хотите знать, с кем имеете дело.
Он молчал, потирая подбородок. Через два дня Анфиса позвонила, рыдая в трубку.
— Егор, как ты мог?! — ее голос дрожал. — Он отказался! Сказал, что я ненадежная! Ты понимаешь, что ты сделал? Это был мой шанс!
— Твой шанс? — я усмехнулся, глядя в окно. — А мой шанс, Анфис? Моя жизнь, которую ты разнесла вдребезги?
— Я же просила прощения! — она почти кричала. — Я хотела все исправить!
— Исправить? — я повысил голос. — Ты с моим лучшим другом в бассейне кувыркалась, пока я гостей развлекал! Ты хоть понимаешь, как это больно?
— Понимаю! — она всхлипнула. — Егор, я знаю, что виновата, но ты… ты меня уничтожил!
— Нет, Анфис, — я говорил медленно, чтобы каждое слово дошло. — Ты сама себя уничтожила. А я просто показал людям, кто ты есть.
Я сбросил вызов. Телефон тут же зазвонил снова, но я выключил звук. Сел на диван, глядя на пустую стену. Там раньше висела наша с Анфисой фотография — мы на море, она смеется, я обнимаю ее за плечи. Теперь стена была голой, как моя жизнь.
Мать зашла ко мне вечером, с кастрюлей борща и взглядом, полным тревоги.
— Егор, сынок, — она поставила кастрюлю на стол, села напротив. — Ты чего творишь? Я слышала, что с Матвеем проблемы на работе. И Анфиса… она мне звонила, плакала.
— И что? — я пожал плечами, открывая пиво. — Они получили, что заслужили.
— А ты? — она посмотрела мне в глаза, и я почувствовал, как что-то внутри дрогнуло. — Ты теперь счастлив? Стало легче?
Я хотел сказать «да», но язык не повернулся. Вместо этого я уставился в бутылку, как будто там был ответ.
— Они меня предали, мам, — наконец сказал я. — Оба. Я не мог просто проглотить.
— Я знаю, — она вздохнула, положив руку мне на плечо. — Но месть… она не лечит, сынок. Она только яму глубже копает.
Я молчал. Она была права, но признавать это не хотелось. Я сделал то, что считал нужным. Матвей потерял контракт, Анфиса — мечту. Они оба знали, что это из-за меня. Но в груди все равно было пусто, как в доме после юбилея.
— Что теперь будешь делать? — мать посмотрела на меня, и в ее голосе не было осуждения, только забота.
— Не знаю, — я честно признался. — Может, уеду куда-нибудь. Начну заново.
Она кивнула, погладила меня по руке, как в детстве. Я смотрел в окно, где город мигал огнями, как будто ничего не случилось. Но я знал, что изменилось все. Анфиса и Матвей заплатят свою цену, но я… я тоже заплатил. И, может, моя цена была выше, чем я думал.