Саш, снова ты? — мама шепнула в трубку так, словно я позвонил не в шесть утра, а среди ночи. — Илюшу заберёшь от вокзала? Электричка в семь ноль два, он с коробками.
— У меня сегодня отчёт у директора, — я посмотрел на будильник, который ещё даже не прозвенел. — И метро от вокзала ходит. У него же ноги есть.
— Ты же старший, — сказала мама с такой интонацией, как будто сообщала факт географии. — Тебе не сложно. Он же с товаром, там эти… пробники. Ты машину пока не купил, но у тебя абонемент на самокат.
— На самокат три коробки не поставишь, — пробормотал я, но всё равно натянул джинсы, нашёл ключи. Ладони уже заранее знали тяжесть чужих коробок, как знакомый предмет на кухне: открываешь шкаф — а там твоя же привычная нагрузка.
На перроне Илья махнул мне, не вынимая наушников. Кроссовки ослепительно-белые, рюкзак новый. Коробки оказались из тех, что оставляют следы на пальцах. От них пахло чем-то приторным: возможно, его «новая линейка» шампуней, из которой он собирался скроить карьеру регионального представителя.
— ЗдорОво, братец, — сказал он и сунул одну коробку мне, вторую поставил себе на плечо, третью оставил у ног. — Меня в офисе ждут. Там девчонки такие… В общем, ты понял.
— Я не понял, почему я повёз, — ответил я, но Илья уже улыбался экрану, диктовал кому-то голосовым, как «мы с партнёром уже в пути». Партнёр у него был один — старший брат в бесплатной комплектации.
В офис я опоздал на двенадцать минут. Директор щёлкал ручкой, девочки из бухгалтерии делали вид, что не слышат. Наташа из моего отдела кивнула мне на стул и шепнула: «Выдохни. Твоё любимое: “мы потом добавим диаграмму”». Мы работали в маленькой логистической фирме. Я отвечал за клиентов, которые одновременно хотели скидку, срочно и без документов. Диаграмма у нас была одна — диаграмма терпения.
Пока я объяснял на совещании, почему можно доставить заказ не за двое суток, а за сутки и восемь часов, телефон мигал мамой: «Отзвонитесь». Я отключил звук и сделал вид, что не заметил. К обеду пришло смс от Ильи: «Красава, выручил. Возьму тебя на презентацию, когда возьму тачку. Там связи. Подтянем и твою карьеру».
С «тачкой» было смешно. Я копил на подержанный универсал третий год: откладывал с премий, не брал отпуск, подрабатывал вечером на техподдержке интернет-магазина. Мама знала: мы с ней вместе считали, сколько стоит каско, зимняя резина и тот самый налог, из-за которого в семейном чате раз в год вспыхивали споры. Отец обычно молчал, а потом говорил свою любимую односложность: «Разберёмся».
В детстве «разберёмся» означало, что я беру на себя кружок младшего, потому что мама задерживается, а папа «на объекте». В девятом классе «разберёмся» стоило мне поездки на олимпиаду: я остался с Ильёй, который заболел, а мама дежурила в больнице у соседки — у той была операция. В университете «разберёмся» означает, что стипендию я отдаю на мамины курсы массажа — «ей же важно развиваться» — и плачу за Ильины пересдачи, потому что «ты же умный, тебе легче». Если бы «разберёмся» было человеком, оно бы сиде…
Вечером позвонила тётя Галя. Тихим голосом, как при чтении некролога, она сказала:
— Сашенька, ты такой… — она поискала слово, — надёжный. У меня просьба: у Илюши на горизонте что-то серьёзное. Его берут в «региональные», но там без машины никак. Папа твой в курсе. Мама плачет: боится, что упустим шанс. А ты у нас золотой: на тебе держится.
— Тётя Галь, — сказал я, — я коплю третий год. И кредит закрываю, который за ремонт их крыши брал. Вы же знали.
— Ну ты же не чужой, — сказала она. — Это же семья. Он молодой, его надо подтолкнуть, пока не разочаровался. Ты же всегда был умницей, вот и снова…
— И снова я, — повторил я, глядя на потолок моей съёмной квартиры: крошится побелка, у соседей сверху вечно стиралка орёт по ночам. — А он кто?
— Он — надежда, — просипела тётя, и мне стало смешно и стыдно одновременно.
В выходные они устроили «совет». Мама варила свой фирменный суп, хотя я просил обойтись чаем. Папа варил молчание. Илья крутил ключи от съёмной студии: хвастался панорамным окном, которое он снял «по знакомству». Окно я видел по сторис: в нём отражался телевизор и черный пустой стол.
— Мы посоветовались, — начала мама, — и решили, что надо действовать быстро. Знакомая Надежда Петровна продаёт «Солярис». Состояние отличное, по цене… почти бесплатно. Если сейчас заберём, Илюша через месяц выйдет на объём, и всё закрутится.
— У Илюши нет прав, — сказал я.
— Это формальность, — одёрнула меня мама. — Сдаст. Ты же сдавал.
Илья пожал плечами:
— Я уже записался в автошколу, мэм. Релакс. Скинь, кстати, если не трудно, ссылку на твоего страховщика.
— Саша, — папа откашлялся, — мы тебя очень просим понять. Ты всегда у нас разумный. У родителей сейчас туго, но ты же знаешь, как вытянуть. Ты всегда вытягивал. Времени мало. Надя не будет ждать.
— Я — не банк, — сказал я. — И не трос.
— Да кто тебе сказал про деньги? — мама всплеснула руками. — Мы просто хотим обсудить, как… ну… оптимизировать. Ты же всё равно копишь. А Илюше — старт нужен. Вот и подумаем: как сделать, чтобы всем хорошо.
— Всем — это кому? — спросил я.
— Семье, — сказал папа и посмотрел на меня так, будто я предал что-то принципиальное, не подняв с пола упавшую ложку.
Наташа из отдела вечером позвала меня на кофе «по делу»: она слышала, как я отказался брать новый проект без доплаты. В кафе было душно, бариста перепутал заказ, подал мне чай с бергамотом вместо американо.
— У вас дома опять сборы? — спросила Наташа. — Ты весь день как будто держишь дверцу холодильника, а она хлопает.
— У нас дома всегда сборы, — я пожал плечами. — Я старший. Это должность без отпусков.
— У меня брат, — сказала она, — только я младшая. И я знаю твою роль. Тебе удобно быть хорошим. Но удобно — не всегда правильно. Подумай, кому ты обещал купить машину? Себе или их надежде?
Я пришёл домой и пересмотрел свои таблички: я веду контур своих денег в гугл-доках. Суммы выглядели как линии на кардиограмме: то вверх, то вниз, но внизу чаще. Я уже почти дотягивал до той цифры, где «взять и поехать». Звонок от Ильи упал поверх формул:
— Бро, ты красавчик. Реально выручил утром. Короче, так: если возьмём сейчас, я через полгода тебе верну половину. Это честно. И пригласим тебя в долю в региональные — там норм будет. Ты просто не тормози сейчас, ладно?
Я молчал. Он не заметил.
— Ладно, позже напишу. Меня зовут на ужин. Там одно горячее знакомство. Ты держись.
Я положил телефон в морозилку — старый трюк, чтобы не слышать вибрацию, — и так и заснул, сидя на кухне. Утром на стекле было две полосы от ладоней: я обнимал холодильник как детскую подушку.
В воскресенье я поставил будильник на семь ноль пять, хотя воскресенье не обязывает. Хотел проснуться раньше их звонков, самим формулировать мысли, а не вталкивать в голову чужие. Но телефон всё равно опередил. На экране было одно слово: «Совет».
Я нажал «без звука» и впервые за долгое время не почувствовал вины. Только пустоту, как после дождя: воздух чистый, но лужи никуда не делись.
Воскресный «совет» проходил как всегда: кухонный стол, трескучая лампа, тетрадка в клетку у мамы для важных подсчётов. На стене висели фотографии: Илья на выпускном, Илья с гитарой, Илья на тимбилдинге в поварском колпаке. Мои фото тоже были, но в углу, где тень от шкафа.
— Итак, — мама расправила плечи. — Время — деньги. У Надежды Петровны покупатель на хвосте. Мы должны принять решение.
— Я своё уже принял, — сказал я. — Я продолжаю копить на свою машину. И не беру кредиты ради чужих планов.
— Чужих?! — мама ударила ладонью по тетрадке. — Это планы твоего брата! Это наш общий успех. Ты что, хочешь похоронить его мечту?
— Он взрослый, — сказал я. — Пусть мечту финансирует сам.
Папа тихо двинул блюдце:
— Саша, давай спокойно. Мы же по-семейному. Ты не против стать поручителем? Это ведь просто подпись. Ничего не случится. Мы разберёмся.
— Поручительство — это не «просто подпись», — ответил я. — Это если что — платить мне. И если что — мне потом откажут в ипотеке. Я собираюсь в этом году подавать. Помнишь?
Илья налил себе чай, не спрашивая, и фыркнул:
— В крайнем случае, будет на тебе. Ну и что? Зато машина — актив. Скажи спасибо, что зову в долю. Другие берут за вход. А я брат.
— Ты берёшь с меня жизнь по частям, — сказал я, и вдруг стало спокойно. Как если долго стоишь в очереди, а потом понимаешь: стоял не туда.
Мама перешла на тон классного руководителя:
— Саша, вспомни, сколько мы в тебя вложили. Музыкалка, английский, кружок программирования. Мы никому не предъявляли. А теперь ты считаешь копейки? Некрасиво.
— Музыкалку я бросил в шестом, потому что на проезд не было, — ответил я. — Английский вёл младшим, чтобы мне было бесплатно. За кружок платил из стипендии.
Папа откинулся на стуле:
— Ты всё переворачиваешь. Мы тебе ничего не должны. Никто никому ничего…
— Я не говорю «должны». Я говорю «хватит».
На балконе курила соседка Алла Семёновна — как всегда не вовремя и как всегда в курсе. Она заглянула в щёлку:
— Ой, сорри. Семейно? Я потом зайду за солью.
— У нас всё культурно, — улыбнулась мама соседке и тут же, уже мне: — Саша, не драматизируй. Илье нужно немного. Десятка на предоплату, остальное — оформим. Ты же всё равно копишь. У тебя работа стабильная. Илье — старт. Семья — это когда подтягивают.
— А когда отпускают? — спросил я. — Или это слово у нас под запретом?
После «совета» меня отпустили с формулировкой «подумай до вечера». Я ушёл, а мама вслед: «Только никому не рассказывай. Вынесем сор — потом не отмоешься». Как будто я планировал пресс-релиз.
Днём я встретился с Серёгой, однокурсником. Мы с ним дружим странно: видимся редко, говорим резко, как будто дробим лёд.
— У меня тоже сестра, — сказал он. — Тоже «ты же старший». Однажды отдал ей на учёбу. Теперь у меня ипотека и два кредита. А у неё — ретриты и сторис с пляжа. Семья — это когда делаешь выводы.
— Что делать? — спросил я.
— Включить бухгалтерию. Бумаги спасают. Принеси цифры. И, если что, уйди. Уход — тоже действие.
Вечером «совет» продолжился по видеосвязи: тётя Галя, дядя Миша, Марина из Самары — все в маленьких окошках.
— А чего тебе машина? — хмыкнул дядя Миша. — Метро же есть. Машина — роскошь.
— Когда речь про Илью, машина — необходимость. Когда про меня — роскошь. Удобная логика, — сказал я.
— Илье — карьера, тебе — удобство, — мама посмотрела поверх очков. — Почувствуй разницу.
Я положил на стол папку: договор на кредит за их крышу, который висит на мне; квитанции за коммуналку, когда они «не успевали»; переводы Илье «на пересдачу», «на ноутбук», «до аванса».
— Это не счёт. Это память, — сказал я. — Чтобы не путать, кто кого «тянул».
Мама поджала губы:
— Можешь не драматизировать? Мы не у нотариуса. Это семейный разговор. Ты опять всё усложняешь. Хочешь унизить брата?
— Хочу перестать унижать себя.
Илья хлопнул ладонями, как ведущий:
— Окей. Тогда так: не помогаешь — не мешай. Я сам найду, где взять. Только потом не приходи: «а как у тебя получилось».
— Я так не спрашиваю.
— Ещё как! — мама вскочила. — Ты ходишь и смотришь, как будто мы тебе что-то должны. Устала от твоего лица жертвы. Ты не жертва. Ты просто жадный. И неблагодарный.
Папа ухмыльнулся криво:
— И бездетный. Это тоже накладывает. Ты один — тебе проще. А у Ильи всё впереди.
Слово «бездетный» прозвучало как диагноз, оправдывающий любую эксплуатацию. Я вспомнил Лизу: мы расстались год назад, ей была невыносима моя «семейная включённость». Она говорила: «Ты одновременно муж их семье и сторож на входе».
— Спасибо всем, — сказал я и встал. — Я всё понял.
— Подумай до завтра, — мама подняла ладонь. — Ты у нас разумный. И, пожалуйста, не устраивай сцен. Мы же семья.
— Сцены — это ваши. Я просто ухожу.
На лестничной площадке меня поймала Алла Семёновна с пакетом яблок:
— Возьми. И совет: сбережения держи при себе. Герои обычно голодные.
— Спасибо, — сказал я. — Постараюсь быть просто человеком.
Через два дня Илья выложил сторис с тест-драйва. Подпись: «Мечты сбываются, когда семья рядом». Я пролистал. Тренер по вождению смеялся, мама в кадре держала термос. Папа стоял за кадром. Я выключил звук и вернулся к табличке: до конца лета — накопить ещё сто шестьдесят. Реально, если взять подработку и отказаться от отпуска.
На работе директор вызвал меня:
— Клиент «Пром-Север» тебя хвалит. Есть проект с премией. Но нужны командировки на машине. Сможешь?
— Сможу, когда куплю, — ответил я. — Пока — нет.
— Жалко. Подумаем весной.
Вечером позвонила тётя Галя:
— Это не навсегда. Просто сейчас Илюше надо. Ты не хочешь оказаться тем, кто не поддержал? Это потом вспоминают на юбилеях.
— Пусть будут неудобные воспоминания, — сказал я. — Мне надо, чтобы будущее было удобным.
Ночью я долго ворочался и считал не овец, а переводы в банковском приложении. Днём пришло голосовое от Ильи: «Не обижайся, бро. Мы сами порешаем. Без тебя. Но вообще это странно с твоей стороны». Потом от мамы — фото ключей на столе и записка: «вернём, когда пойдёт оборот». Подписано: «семья».
Через час семейный чат ожил. Двоюродный Костя написал: «У нас так: младшим стартуем, старшие сами справятся». Марина отозвалась: «Главное — без обид». Мама поставила сердечко и добавила: «Сашенька просто устал». Папа прислал большой палец. Я ничего не ответил и выключил уведомления.
Вечером позвонила Наташа из отдела:
— Ты, случайно, не ищешь подработку? У знакомых интернет-магазин, им нужен вечерний оператор: письма, возвраты, таблицы. Ставка норм.
— Да, — сказал я. — Беру.
— Саша, — она помолчала, — только не убейся. И, пожалуйста, не перепутай: помогать — не значит отменять себя.
К концу недели мама назначила «повторный разговор».
— Приезжай в субботу. Будет папа, Алла Семёновна тоже зайдёт, чтобы посудить по-соседски. И тётя Галя на связи. Нам надо поставить точки.
— Я приеду, — сказал я. — Но только если вы услышите «нет». Без спектакля.
— Ну ты как будто ультиматум, — вздохнула мама. — А мы же по-хорошему. Саша, ну правда, не позорься перед людьми. Семья — это же…
— Не слова. Действия, — ответил я.
— Вот именно, — сказала мама. — Тогда действуй правильно.
Я выключил телефон и впервые за долгое время не занёс расходы в таблицу. Просто сел на подоконник и смотрел, как напротив в окне кто-то поливает фикус. У людей есть время на фикус. У меня — на цифры.
В субботу я пришёл без пирога и без шуток. Лифт опять застрял, я поднялся пешком. Папа открыл дверь:
— Проходи. Поговорим спокойно.
На кухне уже сидела Алла Семёновна с компотом, на видеозвонке мигал прямоугольник «тётя Галя». Илья пришёл позже всех, в чёрной куртке, с уверенной легкостью человека, который живёт в мире, где двери открываются сами.
— Саш, — сказала мама, — мы подумали. Семья должна оставаться семьёй. Правильно?
— Правильно. И границы — тоже.
— Можно по делу? — вздохнул Илья.
Мама раскрыла тетрадь «ПЛАН».
— Нашли вариант лучше «Соляриса»: «Рио». Надо двадцать предоплаты и кредит. Нужен поручитель. На кого оформим?
— Ни на кого, — сказал я. — Не буду.
— Саша, — тётя Галя произнесла из телефона, — не веди себя как чужой. Мы же говорили: подпись — не деньги. Поддержи брата.
— Поддержка — это не обязательно деньги и подписи, — ответил я. — Я могу помочь резюме, контактами. Я договорился, кстати, о собеседовании для Ильи у нас. Без машины, в офисе. Реальные перспективы. Приходи, Илья.
— Ага, — усмехнулся он, — сидеть бумажки перекладывать? Нет уж. У меня амбиции. Я не про «офисное рабство». Мне нужна мобильность и свобода. И доход нормальный, не твои жалкие ставки.
— «Жалкие ставки» платят за вашу крышу и коммуналку, — тихо сказал я.
Папа поднял ладонь:
— Без упрёков. Мы же по делу. Итак, поручитель… Саша, это логично. У тебя белая зарплата, нет детей. Тебе проще.
— Точно, — подхватила мама, — мы бы и сами взяли, но у нас… этот… возраст. Банки не любят.
— Меня банки тоже не любят, когда на мне висит ваш прошлогодний кредит, — сказал я. — Вот, — я положил копии. — И вот квитанции, где я платил. И ещё: налог за квартиру бабушки три года платил я. Потому что вы «забывали».
— Ты сам вызвался, — мама уставилась в стол. — Мы тебя не просили.
— Просили. Формулировали по-другому: «Сынок, выручи, мы потом».
Илья поморщился:
— Господи, какие счёты. Ты что, бухгалтер? Записную книжку завёл?
— Завёл, — сказал я. — И ещё одно хочу уточнить. Квартира бабушки. Вы говорили, что она «на всех нас». Но я увидел выписку в личном кабинете: год назад вы оформили дарственную на Илью. Поздравляю. Только почему налог всё равно платил я?
Мама побледнела, потом взяла себя в руки:
— Потому что он молодой! Ему нужна «чистая» кредитная история. Ты — старший, тебе не сложно. Мы же не думали, что ты будешь мерить сантиметрами. Ты же у нас… разумный.
— Разумный — это не бесплатный, — сказал я. — И не молчаливый.
Алла Семёновна кашлянула:
— Простите, что вмешиваюсь. Но тут, кажется, не про машину. Тут про то, что у каждого свой потолок терпения. Я бы на месте Саши подумала трижды.
— Алла, — мама улыбнулась натянутой улыбкой, — у нас семейное.
— Тогда извините, — соседка поднялась. — Компот оставлю. Он без сахара.
Тётя Галя зашуршала на экране:
— Люда, не отталкивай других. Пусть слушают. Пусть знают, что Саша упрямится. Ему потом стыдно будет.
— Мне уже было стыдно, — сказал я. — Когда я просил у Лизы прощения за то, что опять сорвал с ней отпуск, потому что «надо родителей отвезти на дачу». Когда я досиживал ночные смены, чтобы перевести Илье «до пятницы», а пятница не наступала. Я устал быть полезным аксессуаром.
Папа посмотрел на меня внимательно, без злости:
— И что ты предлагаешь? Разойтись врагами?
— Нет. Просто правила. Первое: я не участвую деньгами и подписью. Второе: я больше не плачу чужие налоги и кредиты. Третье: общаемся без унижений. Слово «бездетный» отныне табу. Четвёртое: если Илье нужна помощь — резюме, контакты, советы — я помогу. Деньгами — нет.
Мама вздохнула, сложила тетрадь:
— Красиво говоришь. Только жизнь — это не правила. Жизнь — это когда вовремя подставляешь плечо.
— Моё плечо устало, — сказал я. — И я не виноват, что вы сели на него табором.
Илья встал:
— Всё, цирк окончен. Я сам всё решу. У меня уже почти договорённость. И не мешай. Кстати, завтра у мамы юбилей. И будет неправильно, если ты явишься с кислой физиономией. Или без подарка.
— Я приду, — сказал я. — С цветами. И с правдой. Вы давно её не слышали.
Он засмеялся:
— С цветами и правдой… Возьми ещё коробочку с меловой доской, будешь тезисы писать.
На мамин юбилей за столом было тесно. Тосты лились, как чай с подтеками. Мама то смеялась, то смахивала слёзы: «Ну зачем вы, ну я не заслужила». Папа рассказывал смешной случай со стройки, все дружно «ахали». Илья ходил по комнате, ловил лайки взглядами.
Жарко стало быстро. После очередного тоста папа позвал «семейный круг» на кухню. Алла Семёновна деликатно закрыла дверь гостиной, музыка осталась там.
— Мы приняли решение, — начала мама, раскладывая на столе конверты с купюрами и бумажки. — Вот наши накопления, вот что дала тётя Галя, вот — от Миши. Всего выходит… — она пробежала по цифрам, — достаточно на предоплату и страховку. И ещё… Саша, мы хотим, чтобы ты понял: это для общего дела.
Я взял стакан воды, но не пил:
— Я же сказал: деньгами не участвую. И подписью — тоже.
— Тебя и не просят, — сказал папа ровно. — Мы всё собрали. Вопрос в другом: не мешай. И не обижайся. А то выйдет, что ты испортил праздник.
— Я никому не мешаю, — сказал я. — Я просто живу свою жизнь. И не понимаю, почему за это нужно просить прощения.
Мама посмотрела на меня долгим взглядом, в котором было сразу всё: усталость, страх, привычка управлять, надежда на старую схему.
— Саш… — она потянулась ко мне через стол. — Саш, не обижайся, но деньги на машину мы дадим брату.
Я кивнул. В гостиной хлопали в ладоши.
— Я и не рассчитывал, — сказал я. — Рассчитывал на честность.
— На какую ещё честность? — мама мгновенно напряжённо улыбнулась. — Мы же не у нотариуса. Мы — семья.
— Тогда по-семейному, — сказал я. — Забираю свои документы, ключи от гаража. С сегодняшнего дня — мои границы.
Илья усмехнулся:
— Какие границы в семье? Это смешно. Семья — когда без границ. Ты же старший.
— Старший — это не должность, — ответил я. — Это просто порядок рождения.
— Ты серьёзно уйдёшь? — спросил папа. — Встанешь и уйдёшь из-за машины?
— Я уйду не из-за машины, — сказал я. — А из-за того, что меня в этой семье нет как человека. Есть функция. Функция сегодня отказалась работать.
Алла Семёновна протянула пакет:
— Тут твоё. Квитанции, бумаги.
— Спасибо, — сказал я.
Мама отвернулась к раковине. Вода зашумела — слишком громко для того, чтобы просто помыть чашку. Папа сложил конверты, Илья проверил телефон.
— Ты ведь придёшь завтра на смотрины машины? — спросил он напоследок. — Чисто поддержать. Нам это важно.
Я посмотрел на него. Потом на маму со спиной, на папу с конвертами. На пакет с бумагами у себя в руке.
— Посмотрю по графику, — сказал я и увидел, как мама вздрогнула от знакомой фразы.
В прихожей было тихо. Я обулся и вышел на лестничную площадку. Дверь за спиной щёлкнула. Соседский лифт опять застрял между этажами, и кто-то снизу стукнул по стенке: «Эй, ну что там?»
Я сел на лестницу и написал Серёге: «Отказался. Не знаю, как дальше». Он ответил быстро: «Дальше — как ты решишь». Потом прислал фото своей кухни: пустой стол, включенная лампа, чайник. И подпись: «Здесь можно быть собой».
Я посмотрел в тёмное окно. Там был я — без машины, зато с границами. Что дальше — неизвестно. Может, они завтра купят «Рио», а я не приду на смотрины. А может, приду и уйду через пять минут. Время допишет. Я спустился вниз — пешком — и не оглянулся.