Опять эта боль в спине. Встаю с кровати — и хоть вой. Поясница как деревянная, не согнуться, не разогнуться толком. А надо же — внучку в садик вести.
— Баб Клав, ты долго ещё? — Алёнка уже в прихожей топчется, сапожки натянула.
— Иду, касатка, иду…
Накидываю платок, беру её за ручонку — и поковыляли. Она вприпрыжку, я — как старая кляча. Шестьдесят восемь лет, а чувствую на все сто.
В садике воспитательница молоденькая улыбается:
— Клавдия Петровна, вы бы к врачу сходили. Видно же — спина болит.
— Да куда там… Очереди эти, талончики… Само пройдёт.
Домой еле доползла. Села на кухне, чаю налила в свою щербатую кружку.
Пью, а сама думаю: вот ведь жизнь-то как повернулась. Муж помер десять лет назад, сын в аварии разбился пять лет как. Невестка замуж вышла снова, Алёнку мне оставила — «не потяну я её, мам, новый муж против». И осталась я одна с внучкой. Пенсия маленькая, здоровье никудышное, а растить ребёнка надо.
Телефон зазвонил — невестка.
— Клавдия Петровна, я тут подумала… Может, заберу я Алёнку? Мы с Игорем поговорили вроде, он согласен…
Сердце ёкнуло. Отдать Алёнку? Да она ж моя кровиночка, последняя радость!
— А… а как же… Она ж ко мне привыкла…
— Ну так отвыкнет. Молодая, быстро адаптируется. Вам же легче будет — не надо по врачам с ней мотаться, в садик водить…
Кладу трубку, а руки трясутся. Кружку еле удерживаю.
Вечером Алёнка рисует за столом. Высунула язык от старания.
— Баб Клав, смотри — это ты! — показывает рисунок.
Человечек кривой, руки-палки, но платочек на голове узнаю — мой.
— И я! — тычет пальчиком в маленькую фигурку рядом. — Мы с тобой за ручку!
Глажу её по головке, а самой плакать хочется. Как же я без неё? Как она без меня?
— Бабуль, ты чего?
— Да так, пылинка в глаз попала…
Ночью не сплю. Ворочаюсь, спина ноет. Может, и правда лучше будет ей с матерью? Молодые они, здоровые. А я что? Старуха больная. Вдруг помру — что с ней будет?
Встаю, иду на кухню. Достаю кружку, наливаю воды. Сижу в темноте, думаю. В окно фонарь светит, тени на стене пляшут.
А потом вспоминаю, как Алёнка в прошлом году болела. Температура под сорок, скорая приехала. Я с ней в больнице неделю сидела, не отходила. Врачи удивлялись: «Бабушка, вы бы домой сходили, отдохнули». А я — нет. Как я её одну оставлю?
И когда выписывали, доктор сказал: «У вас внучка молодец. И вы молодец. Видно, как любите друг друга».
Утром невестка приехала. Нарядная, на каблуках. Игорь в машине сидит, не вышел даже.
— Алёна, собирайся!
Алёнка из-за моей спины выглядывает:
— А бабушка?
— Бабушка тут останется. У неё свои дела.
— Я не хочу без бабушки!
— Не капризничай! Собирайся, кому говорю!
Алёнка вцепилась в меня, ревёт:
— Не поеду! Не хочу! Баба Клава, не отдавай меня!
У невестки лицо каменное:
— Клавдия Петровна, не настраивайте ребёнка против меня!
— Я не настраиваю. Она сама…
— Алёна! Марш одеваться!
Но внучка ещё крепче вцепилась, аж платье моё кулачками скрутила. Невестка её за руку — тянет. Алёнка кричит, я держу…
— Да что ж это такое! — невестка отпустила. — Клавдия Петровна, ну скажите ей!
А что я скажу? Что мне без неё — как без рук? Что она — единственный смысл вставать по утрам?
— Марин, — говорю тихо. — Может… может, пусть побудет ещё? Ну хоть до школы?
— До школы? Это ж ещё два года!
— Ну… я справлюсь.
Невестка смотрит на нас — я Алёнку обнимаю, та ревёт, уткнувшись мне в живот.
— Ладно, — машет рукой. — Чёрт с вами! До школы так до школы. Но потом — заберу, и никаких!
Уехала.
Вечером Алёнка притихшая. Ужинаем молча. Потом говорит:
— Баб Клав, ты меня не отдашь?
— Не отдам, касатка. Никому не отдам.
— А если мама опять придёт?
— И маме не отдам. Ты моя девочка.
— А ты не помрёшь?
Вот тут я задумалась. Не помру — не обещаю. Все помирают.
— Постараюсь не помереть, — говорю честно. — Буду таблетки пить, к врачу ходить. Чтоб подольше с тобой быть.
Она кивает серьёзно:
— И я буду тебе помогать. Посуду мыть, полы мести…
— Мала ещё.
— Не мала! Мне уже пять!
Назавтра иду в поликлинику. Талончик беру, в очереди сижу. Спина ноет, но терплю. Врач молодой, внимательный.
— Давно болит?
— Да годов пять уже…
— И не лечились?
— Некогда было.
Направления даёт — на рентген, на массаж, таблетки выписывает. Я всё аккуратно в сумочку складываю.
— Обязательно пройдите всё, — говорит. — В вашем возрасте запускать нельзя.
— Пройду, — обещаю. И правда пройду. Мне ещё внучку растить.
Домой иду — легче как-то. Не от таблеток. От того, что решение приняла. Буду жить. Буду лечиться. Буду с Алёнкой.
В аптеке лекарства покупаю. Дорогие, зараза. Но ничего, на еде сэкономлю.
Дома Алёнка с рисунками встречает:
— Баб Клав, смотри! Это наш дом! А это — ты! А это — я! И кружка твоя!
Смотрю — и правда, кружка. Кривая, щербатая, но узнаваемая.
— Красиво, — хвалю. — Повесим на холодильник?
— Да!
Вешаем. Стою, любуюсь. А Алёнка обнимает меня за ноги:
— Баб Клав, я тебя люблю!
— И я тебя, касаточка. Больше всех на свете.
Прошло полгода. Спина почти не болит — массаж помог, таблетки. По утрам даже зарядку делаю — врач велел. Алёнка рядом прыгает, повторяет.
Невестка звонит редко. Спрашивает сухо — как дела. Я отвечаю — нормально. Про Алёнку почти не спрашивает.
А мы с внучкой живём. В садик ходим, по вечерам сказки читаем. Она мне помогает — и правда посуду моет (я переделываю потом, но не показываю), игрушки убирает.
По воскресеньям печём блины. Я тесто завожу, она печёт — я научила. Серьёзная такая стоит у плиты, сопит.
— Баб Клав, смотри — не подгорело!
— Молодец! Настоящая хозяйка растёт!
А потом чай пьём. Я из своей щербатой кружки, она из маленькой с зайчиками. И болтаем обо всём на свете.
Вот так и живём. Вдвоём. Старая больная бабка и маленькая девочка. Но мы друг другу нужны. Она мне — как лекарство от всех болезней. Я ей — как опора в этом мире.
И никому не отдам я свою девочку. Никому. Пока живая.