Мария сидела на кухне, обняв кружку с остывшим кофе, и смотрела в окно. Дождь барабанил по подоконнику, как будто тоже пытался что-то доказать. В такие минуты ей казалось, что квартира — та самая, оставшаяся от бабушки, где она когда-то чувствовала себя защищённой, — уже давно перестала быть её домом. Скорее, это был какой-то пункт пропуска, где на входе стоит Тамара Григорьевна с глазами, острыми как рентген.
— Ну что, Мария, опять кофе пьёшь? — в дверях возникла свекровь, поправляя халат. — Ты же знаешь, от него желудок разъедает. Да и фигура… Хотя ладно, какая у тебя уже фигура, — усмехнулась она, будто между делом.
Мария сдержанно улыбнулась. В голове пронеслось: «Ага, а твой борщ разъедает не только желудок, но и нервы. Но кто я, чтобы возражать?»
— Спасибо за заботу, Тамара Григорьевна, — ответила она максимально нейтрально.
— Это не забота, это опыт. Я же старше, мне виднее. Ты, Мария, как бы… Не обижайся, конечно… Ты же сама без меня ничего не понимаешь.
В этот момент на кухню вошёл Иван. Ещё недавно он казался Марииной опорой, а теперь напоминал школьника, который только что списал у соседа по парте и надеется, что учитель не заметит.
— Мам, ну хватит… — пробурчал он, почесав затылок.
— Что хватит? — Тамара Григорьевна тут же встала в позу. — Я что, неправду сказала?
Мария положила кружку на стол и, не глядя на мужа, сказала:
— Ты слышал, что твоя мама сказала. Может, хоть раз объяснишь ей, что у меня есть право жить без постоянных комментариев?
Иван вздохнул и… сел молча.
— Вот именно, — торжествующе заметила свекровь. — Сын понимает. А ты всё воспринимаешь как нападение.
Нападение? — мысленно хмыкнула Мария. — Это тогда что? Учебные манёвры?
Когда они только познакомились, Иван был другим. Весёлым, заботливым. Вспоминалось, как в первый месяц он каждое утро приносил ей круассаны из маленькой пекарни у метро. Смеялся, если она пыталась есть их аккуратно, и говорил:
— У тебя все крошки на губах, как у ребёнка, и это прекрасно.
Теперь он только молча доедал ужин, приготовленный матерью, и смотрел в телевизор.
Вечером, когда Тамара Григорьевна наконец ушла к себе в комнату, Мария набралась смелости.
— Вань, я устала. Это ведь моя квартира. Моей бабушки. Ты помнишь? Я никого не звала сюда жить. Я не подписывалась на то, что мной будут командовать.
Иван пожал плечами, не отрывая глаз от экрана.
— Ну ты драматизируешь… Мама просто помогает.
— Помогает? — голос Марии дрогнул. — Скажи честно, тебе самому нравится, как она меня унижает?
Иван наконец посмотрел на неё. Усталый, раздражённый.
— Мария, ну хватит. Ты всё воспринимаешь слишком близко к сердцу. Мама хотела предложить, чтобы племянник у нас пожил. Временно.
Тишина. У Марии внутри что-то оборвалось.
— А спросить меня? — прошептала она, но в голосе прозвучала сталь.
— Ну а что? Квартира большая. Ему учиться надо. Это ж семья.
Она почувствовала, как внутри поднимается волна — не злости даже, а отчаяния.
— А я кто тебе? — резко спросила Мария. — Временная прописка?
Иван замялся, почесал подбородок.
— Не начинай, Мария. Ты же знаешь, я между вами… ну, я не могу разрываться.
— Конечно. Проще всего сидеть и молчать, пока твоя мама решает, кто и где будет жить. — Она поднялась из-за стола. — А я что, лишняя в собственной квартире?
Позже, уже лёжа в постели, Мария смотрела в потолок и думала: «Зря я молчала все эти месяцы. Зря надеялась, что он сам поймёт. А ведь всё начиналось с круассана… Теперь это похоже на тухлый борщ.»
Ирония спасала её от слёз. Пока.
— Мария, — пробормотал Иван сонным голосом, повернувшись на бок, — ну ты не дуйся. Завтра обсудим.
Она не ответила. Потому что знала: завтра он снова промолчит, а говорить будет только одна женщина в этом доме — и это точно не она.
А на кухне в это время тикали часы, будто отсчитывая до взрыва.
Мария сразу почувствовала — это не «временно». Это навсегда. Или, по крайней мере, настолько надолго, что ей придётся жить в собственном доме как квартирантке.
Племянник появился утром субботы, будто по команде. Высокий, нескладный студент, тащивший в квартиру две сумки и рюкзак. В глазах — смесь растерянности и наглой уверенности: мол, уж если тётя Тамара сказала, значит, так и будет.
— Ну, проходи, Серёженька, — защебетала Тамара Григорьевна, будто на показ. — Тут теперь твой дом. Чувствуй себя свободно!
Мария, стоявшая на кухне с ножом в руках (резала яблоко), чуть не усмехнулась. «Твой дом? А ничего, что хозяйка я?» Но промолчала. Пока.
Сергей, озираясь, поставил сумки прямо в коридоре, перегородив проход.
— Мам, — неуверенно сказал Иван, — может, как-то… обсудим?
— Что обсуждать? — свекровь тут же вскинула подбородок. — У мальчика институт. Общежитие далеко, там такие условия, что не дай бог. А у нас две комнаты свободные.
— У нас? — Мария не выдержала, бросив нож в раковину. — Интересно, когда это «у нас» стало «у вас»?
— Ой, Мария, опять ты начинаешь, — вздохнула Тамара Григорьевна. — Ты же сама как будто ребёнок. Всё тебе кажется, что тебя обижают.
— Не кажется, — спокойно ответила Мария. — Это моя квартира. Наследство от моей бабушки. И я никого не собиралась подселять.
Сергей замер с рюкзаком в руках, как школьник, застуканный за курением.
— Маша, — Иван, явно нервничая, потер переносицу. — Ну давай не будем при нём устраивать спектакль.
— А что я устраиваю? — Мария почти засмеялась, но в голосе звучало отчаяние. — Может, ты забыл, Ваня, что именно я хозяйка этого жилья?
Тамара Григорьевна сузила глаза:
— Вот ты о чём. Ну да, твоя. А если уж по-честному, то ты бы без нас и жила бы одна. Тоже радость — молодая женщина одна в квартире. А тут семья, поддержка.
— Поддержка? — Мария шагнула ближе, глядя свекрови прямо в глаза. — Или контроль?
Иван вскочил, пытаясь разрядить обстановку:
— Всё, хватит! Давайте спокойно. Серёжа пока поживёт. Ничего страшного.
— Конечно, — хмыкнула Мария. — Ведь если это не тебя касается, то это «ничего страшного».
Следующие дни были пыткой. Сергей оказался не злым, но до ужаса неряшливым. Оставлял носки в прихожей, тарелки с остатками еды в комнате. Раз в три дня торжественно сообщал: «У меня сессия скоро», — будто это оправдывало гору мусора.
Однажды вечером Мария обнаружила, что он занял её кресло у окна. То самое, где она любила читать.
— Ой, извините, — пробормотал он, даже не вставая. — Тут вай-фай лучше ловит.
— Конечно, — с сарказмом отозвалась Мария. — Кресло, между прочим, тоже ловит, когда его оттаскивают по комнате.
Иван, проходивший мимо, посмотрел на неё с укором.
— Ну зачем так? Мальчик же не со зла.
— Мальчик? — Мария вскинула брови. — Ему двадцать три. Завтра женится — и что, мы будем ему и свадьбу тут справлять?
Тамара Григорьевна, услышав это из кухни, моментально вмешалась:
— А хоть бы и справляли! Молодым нужна поддержка, а не твои вечные претензии.
Однажды вечером Мария не выдержала.
— Иван, — сказала она, когда они остались вдвоём. — Я хочу, чтобы ты выбрал.
— Что выбрать? — он вздрогнул, как будто ждал подвоха.
— Между мной и твоей мамой.
Тишина. Только телевизор бубнил фоном.
— Ты серьёзно? — наконец произнёс Иван. — Зачем такие ультиматумы?
— Потому что я больше не могу. Я в собственной квартире чувствую себя лишней.
Иван поднялся, нервно зашагал по комнате.
— Ты понимаешь, что если я выберу тебя, мама этого не переживёт?
— А если ты выберешь её, то я этого не переживу, — Мария сказала спокойно, почти шёпотом, но каждое слово было как нож.
Иван замер. Посмотрел на неё с какой-то жалостью, но молчал.
И это молчание оказалось громче любого ответа.
Через неделю Мария проснулась и увидела в коридоре спортивную сумку. Ванина.
— Ты уезжаешь? — спросила она, сердце упало в пятки.
Иван, застёгивая молнию, тихо сказал:
— Я не могу. Мама права… Ты слишком резкая. С тобой тяжело.
Мария стояла, босая, сжимая руками халат, и думала: «Значит, всё. Он выбрал. Даже не её — он выбрал не быть со мной».
Слова застряли в горле.
— Ну что ж, — только и сказала она. — Не забудь захватить круассаны. Ах да, теперь их будешь есть с мамой.
Иван криво улыбнулся, но глаза его были пустыми.
Дверь захлопнулась.
А в квартире остались Мария и чужие люди.
Мария сидела в гостиной, окружённая чужими вещами. В прихожей — кроссовки Сергея, в раковине — его грязная тарелка, на подоконнике — какие-то лекции по экономике. В этой квартире не осталось её воздуха. Всё было заселено, заполонено, перехвачено.
Она смотрела в зеркало, висящее над комодом. Оттуда на неё смотрела уставшая женщина, будто постаревшая за несколько недель. «Кто я теперь? Хозяйка? Гостья? Привидение?» — спрашивала она саму себя.
В этот момент из кухни раздался голос Тамары Григорьевны:
— Мария! Ты не против, если мы тут мебель чуть подвигали? Для Серёжи удобнее будет.
Мария вышла и увидела: её кресло у окна уже переместили в угол, на его место водрузили стол Сергея с ноутбуком.
— Нет, ну ты посмотри, как удачно! — радостно комментировала свекровь. — Свет хороший, тишина… Прямо рабочий кабинет.
Мария шагнула ближе.
— Вы что, издеваетесь? Это моя квартира!
— Ну и что? — Тамара Григорьевна скрестила руки. — Всё равно живём вместе. Какая разница, кто куда сядет?
— Огромная, — Мария улыбнулась. — И вы сейчас поймёте, почему.
Она прошла к шкафу, достала из папки документы. Свидетельство о праве собственности. Положила на стол, перед самой Тамарой Григорьевной.
— Вот. Смотрите внимательно. Здесь чёрным по белому: хозяйка я. Не вы. Не ваш сын. Не ваш племянник.
Тишина. Сергей замер, уставившись в ноутбук, как будто тот мог спасти его от реальности.
— Ты что, угрожаешь? — прошипела свекровь.
— Нет, — Мария кивнула. — Я предупреждаю. Сегодня же. Вещи собирайте. Все.
— Ты не имеешь права! — повысила голос Тамара.
— Имею. И сейчас докажу, — Мария достала телефон и начала набирать номер. — Или вы уходите сами, или я вызываю полицию и подаю заявление о незаконном проживании.
Иван в этот момент вошёл, застыл в дверях с растерянным видом.
— Мария… ну зачем так резко?
Она посмотрела на него с таким спокойствием, что даже самой стало страшно.
— Ты сделал свой выбор. Теперь я делаю свой.
Иван попытался что-то сказать, но она перебила:
— Хочешь жить с мамой и племянником? Прекрасно. Только не здесь. Это не общага. Это мой дом.
Тамара Григорьевна вспыхнула, замахнулась рукой — но Мария поймала её запястье.
— Не надо, — холодно сказала она. — Иначе будет хуже.
Секунда. И свекровь опустила руку.
Через два часа квартира опустела. Мария стояла у окна и впервые за долгое время чувствовала, что воздух снова её. В руках она держала обручальное кольцо. Долго смотрела на него, потом сняла и положила в шкатулку.
— Всё, — сказала она вслух. — Хватит.
На следующий день она продала кольцо в ломбарде и, получив наличные, впервые позволила себе то, чего боялась все последние годы: купить билет на море.
Свобода пахла солью.
А дождь, который снова начался за окном, уже не пугал её. Теперь он был не символом беды, а очищением.
Мария улыбнулась: «Ну что, бабушка, я наконец-то научилась быть хозяйкой не только квартиры, но и своей жизни».