Елена Геннадьевна считала себя оплотом милосердия в их маленьком городке. Ее квартира напоминала проходной двор для всех, кто попал в беду.
Соседка тетя Зоя? Елена Геннадьевна несла ей борщ и лекарства. Бездомный кот у подъезда? Миски с едой у нее на балконе множились.
Молодой парень Сашка из подъезда потерял работу? Она тут же притащила ему пакет с картошкой и консервами, причитая: «Бедный мальчик, совсем пропадает!»
Сын Макар, крепкий, немного уставший от жизни мужчина лет тридцати пяти, и его жена Лилия наблюдали за этой кипучей благотворительностью со смешанными чувствами.
Они жили в своей, отдельной квартире, работали не покладая рук, копили на машину и мечтали о детях.
- Мама, ты бы хоть себе что-то оставила, – ворчал Макар, помогая Елене Геннадьевне занести в квартиру сумки с продуктами для той же тети Зои. — Твоя же пенсия не резиновая.
- Ах, Макарчик, что ты! – мать махнула рукой, поправляя платочек на голове. — Как же можно, когда рядом люди страдают? Несчастные они, бедненькие! Нам-то с тобой Бог дал, мы должны делиться!
Лилия молча перебирала купюры в кошельке после очередного похода на рынок.
Она отдала половину запланированной суммы за коммуналку, когда свекровь позвонила утром с дрожащим голосом.
- Лиля, солнышко, стряслась беда! – голос в трубке прозвучал как набат. — У Валентины Петровны, крыша потекла, а у нее же пенсия мизерная! Совсем затопить может! Нужно срочно кровельщика вызывать, а у меня… ну, ты знаешь, после того, как я Сашке на продукты помогла… Не найдется ли у вас немного? Я же потом, как только…
Свекровь звонила не в первый раз. Это «потом» никогда не наступало. Деньги, которые Лилия и Макар откладывали на свои нужды, уходили на «срочную помощь» одинокой матери двоих детей из соседнего дома.
Деньги на бензин Макару – на лекарства для бездомного деда, которого Елена Геннадьевна «взяла под свое крылышко».
Средства на долгожданный уикенд на природе – на корм для приюта бездомных животных, куда она регулярно «жертвовала» за чужой счет.
Воскресный вечер Лилии и Макара выдался тяжелым. Уставшая женщина, разложив на кухонном столе квитанции, подсчитывала будущие расходы.
- Макар, – тихо начала жена, посмотрев на квитанцию. — Твоя мама сегодня звонила… опять…
Макар вздохнул и потер переносицу. Он знал этот тон.
- Кому на этот раз понадобилась ее срочная помощь?
- Все тем же несчастным, – в голосе Лилии прозвучала горечь. — На этот раз – сбор на операцию собаке дворника дяди Васи. Серьезная операция, дорогая. Часть уже внесена но не хватает… Знаешь сколько?
Женщина назвала сумму, услышав которую, Макар удивленно присвистнул.
- Это же почти наша новая плита! Лили, ну мы же договорились…
- Договорились! – Лилия резко встала, глаза ее блеснули. — Мы говорили ей сто раз! Мы объясняли, что у нас свои планы, свои нужды и что мы не банк! Но она слышит только свое: несчастные, бедненькие, надо помочь! А мы кто? Мы что, счастливые и богатые? Мы что, не считаем каждую копейку?
Женщина, нервничая, подошла к окну и посмотрела на темнеющий двор.
- Она всех жалеет, Макар. Всех! Каждую кошку, каждого пьяницу Сашку, каждого соседа, у которого вечно «черная полоса». Она раздает направо и налево свое время, свои силы и свои деньги. А когда они заканчиваются, она тянет с нас, потому что мы – «свои» и потому что мы обязаны финансировать ее… ее благотворительный фонд имени Елены Геннадьевны!
Макар подошел к жене и, тяжело вздохнув, обнял ее за плечи. Он почувствовал, как она дрожит.
- Я знаю, солнце. Я знаю… Это несправедливо.
- Несправедливо? – Лилия обернулась. В ее глазах стояли слезы гнева и беспомощности. — Это унизительно! Мы вкалываем, отказываем себе, мечтаем о ребенке… а она приходит и вытягивает последнее на хромого пса дяди Васи! И с такими глазами, будто мы – последние жадины, если попробуем отказать! «Как же так, там же живое существо страдает!» А мы? Разве мы не живые? Разве наши мечты и нужды ничего не значат?
Она умолкла, тяжело дыша. Макар молчал. Он вспомнил детство: мать всегда была такой – сердобольной, готовой отдать последнюю рубашку.
Тогда это вызывало умиление. Сейчас, когда мужчина сам строил свою жизнь, это превратилось в тягостную обязанность, в постоянное чувство вины и финансовую дыру.
- Завтра позвоню ей, – тихо сказал он, но без прежней уверенности. — Скажу, что мы сейчас не можем помочь.
- А она скажет, что там срочно, что собака умрет, что мы бессердечные, – без тени надежды произнесла Лилия. — И ты знаешь, что? Ты сдашься или я сдамся, потому что иначе чувство вины будет нас потом грызть. Потому что она – мать. И потому что она мастерски играет на этой струне – «несчастные».
Она взяла квитанцию за свет и аккуратно положила ее в папку с другими счетами.
Денег хватало на свет, на операцию собаке, на все, кроме их собственной жизни.
На следующее утро, когда Макар позвонил матери, та ответила, что уже не нуждается в их помощи.
- Хотели бы помочь, помогли бы сразу, — с досадой проворчала Елена Геннадьевна. — Сама выкрутилась. Добрые люди помогли. Можно было как-то раньше отреагировать.
- А если мы не хотели? — усмехнулся в ответ мужчина. — Ты думаешь, что у нас сыпется и валится? Если только тебе стоит узнать у нас о каких-то небольших накоплениях, пусть даже это будет десять тысяч, ты не успокоишься, пока их не выдерешь у нас!
От обвинительных слов сына Елена Геннадьевна оторопела. Она молчала пару минут, а потом откашлялась и неуверенно проговорила:
- Какой же ты все-таки стал черствый… До женитьбы, Макар, ты ведь таким не был…
- Не придумывай, — резко одернул ее сын. — Хватит уже решать чужие проблемы за свой и нас счет. Ладно, бездомные животные, это я еще понимаю, но покупать продукты лбу Сашке, который, по своей же глупости, лишился работы — перебор! Ему двадцать шесть лет. Хочет есть, пусть идет и работает! Хватит, мама, – голос мужчины был тверд, как никогда. — Хватит. Ни копейки больше ни на Сашку, ни на тетю Зою, ни на чьи-либо еще беды, которые ты решила сделать своими и нашими руками.
В трубке повисло гробовое молчание. Елена Геннадьевна явно не ожидала такого поворота. Обычно Макар сдавался под напором ее «несчастных».
- Как тебе не стыдно! – в голосе Елены Геннадьевны прозвучали слезы. — Я же не для себя прошу, а для страждущих!
- А мы разве не страждущие? – спокойно, но с железной интонацией спросил Макар. — Мы страдаем от невозможности купить плиту, поехать отдохнуть, отложить на ребенка. Наши страдания для тебя не в счет? Только чужие важны?
Мать замолчала. Макар почти ощущал, как в голове у нее рушатся все представления о сыне-помощнике.
- Значит… отказываешь? – прошептала она наконец.
- Да, мама, я отказываю сегодня, завтра, послезавтра. Больше никаких денег на твою благотворительность. Точка! — Макар четко отбил каждое слово. — Ты можешь помогать, чем угодно – своим временем, заботой, своими силами, своими пенсионными накоплениями, но наши с Лилией деньги – это святое. Это наша жизнь. Я тебя люблю, мама, но так больше не может продолжаться. Пока, — договорил он и положил трубку.
На кухне стояла Лилия. Она слышала весь разговор мужа и свекрови. В ее глазах читалось немое потрясение, смешанное с зарождающейся надеждой.
- Ты… ты, действительно, сказал это? – прошептала она.
Макар кивнул. Он почувствовал странную пустоту и одновременно – невероятное облегчение, как будто с плеч свалилась гиря, которую таскал годами.
- Сказал и буду повторять, сколько потребуется…
Прошла неделя
Елена Геннадьевна больше не звонила. Молчание было красноречивее любых упреков.
Лилия и Макар впервые за долгое время смогли спокойно пересчитать свои накопления.
Сумма на новую плиту медленно, но верно росла. Они даже позволили себе скромный ужин в кафе – как маленький праздник непослушания.
Как-то вечером, после работы, Макар зашел к матери. Квартира по-прежнему была полна «подопечных»: на балконе мирно дремал упитанный кот, на столе стояли баночки с вареньем для тети Зои, но что-то изменилось.
Елена Геннадьевна встретила его сдержанно, без обычного напора.
- Привет, мам, – сказал Макар, поставив на стол пакет с ее любимыми пряниками. — Не для твоих подопечных. Для тебя.
- Сашка… устроился грузчиком. Вчера видела его, — проговорила она сухо.
- Отлично, – Макар улыбнулся. — Работа – лучшее лекарство от голода.
Елена Геннадьевна посмотрела на сына. В ее глазах читалась не только обида, но и тень понимания.
Женщина больше не просила денег у сына. Помощь «несчастным» продолжалась, но теперь она была ограничена ее собственными силами и пенсией.
Лилия и Макар впервые за долгие годы почувствовали, что их мечты о машине, о детях – это не что-то недостижимое.